Забытое время

А в итоге… в итоге проблема исчезла сама собой. Им не выпало шанса ее решить, узнать, какими родителями окажутся они сами, когда Томми будет девять с половиной лет, или одиннадцать, или пятнадцать. В первые недели Сойеры были в числе тех многих, кто по всему округу Грин расклеивал плакаты с портретом Томми, носил пончики и кофе полицейским, исходя подавленным возбуждением, напряженной целеустремленностью — поначалу Дениз была за это благодарна, но по прошествии времени стала злиться и ничего не могла с собой поделать. А потом Бренда и Дилан были в числе тех немногих, кто спустя месяц после исчезновения Томми приходил к ним домой, — они притащили запеканку и цветы, словно так и не решили, что лучше принести. Дениз смотрела из окна спальни, как мать и сын с нервными лицами стояли рядышком на крыльце, как они расслабились, сообразив, что им никто не откроет. Запеканку и цветы оставили на веранде, а когда уехали, Дениз выкинула цветы, выскребла в мусорку гадостную лапшу, которую эта женщина состряпала, оттерла стеклянный противень и велела Генри вернуть хозяевам в тот же вечер, чтоб избавиться от этих людей навсегда.

И пожалуйста — вот серый дом Сойеров с баскетбольной корзиной на стене, ничуть не изменился, а вот школа «Маккинли». В кабинете администрации горел свет. Слишком поздний час для дополнительных занятий, а на стоянке маловато машин — вряд ли собрание; наверное, уборщики. Или доктор Рамос засиделся.

Если он еще директорствует. Вероятно, нашел себе место послаще. Он всегда был амбициозный.

Свет погас. Надо бы уехать. Но Дениз сидела в машине, пока здоровяк Роберто Рамос не вышел из школы и не зашагал к своей машине. Та же самая «субару». Он сунул руку в карман, поискал ключи, а потом инстинктивно поднял взгляд и через дорогу увидел Дениз. Они посмотрели друг на друга издали — высокая фигура в черном пальто, помятый минивэн. Дениз в машине мерзла, растирала плечи. Может, он просто помашет, сядет в машину и уедет. Хорошо бы.

Но нет: подошел, стучит в окно. На миллисекунду замявшись, Дениз открыла дверцу. В машину вломился холодный воздух и тепло тела; Рамос скользнул на соседнее сиденье, весь такой яркий — розовощекий, черноволосый, с красным шарфом; смотреть больно. Зря Дениз сюда приехала. Много чего сегодня сделала зря. Она принялась сверлить взглядом руль.

— Дениз. Как я рад вас видеть.

— Проезжала мимо. Я теперь работаю в «Оксфорде» — дом престарелых на Кресент-авеню, знаете?

— Слыхал.

Он потер руки. На руках зимние перчатки.

— Ну и весна у нас. И не догадаешься, что апрель.

— Да уж.

— И как вам в доме работается? Не обижают вас?

— Нет-нет, там прекрасно. Приятные люди — ну, в основном.

— Я рад. Холодно тут, а нельзя?..

Дениз завела двигатель. Проснувшись, зажужжала печка.

Они посидели, согреваясь.

— Так-то лучше, а?

Дениз кивнула.

— Мы, между прочим, по вам скучаем. Я скучаю. Лучшая учительница первого класса, что у нас была.

— Ну, это, положим, неправда.

Он ладонью в перчатке накрыл ее голые пальцы, и Дениз не отдернула руки; приглушенное тепло его плоти медленно проникало через кожаную перчатку. Директор ее школы; годами прекрасно сотрудничали. Каких-то шесть с хвостиком лет прошло. Всего ничего, а Дениз успела прожить сто тысяч жизней.

О том, что между ними произошло, они никогда не говорили, и спасибо Рамосу за это. Однако же то было одно из немногих воспоминаний, к которым Дениз возвращалась — к которым в силах была вернуться: полчаса, шесть лет назад, после школьных танцев на День святого Валентина. Через восемь месяцев после исчезновения Томми.

В те месяцы, ближе к началу, она думала, что, может, удастся продолжить там, где остановилась, что проще жить как прежде — растить Чарли, преподавать в началке. Она, конечно, все равно каждый вечер заходила на SrochnoNayditeTommy.com и выкладывала в библиотеке новые флаеры, когда на старые кто-нибудь посягал и подбородок Томми закрывали чьими-то тренировками по йоге или занятиями «Я и ребенок». Чужие флаеры Дениз больше не выбрасывала в мусорное ведро, лишь сдвигала, складывала в добрых нескольких дюймах от милого лица своего мальчика и выметалась из библиотеки поскорее.

Доктор Фергюсон считал, что вернуться к работе будет неплохо; пусть Дениз занимается чем угодно, только бы держалась за жизнь. Коллеги глядели на нее сумрачно, и сумрак не рассеивался — едва Дениз входила в учительскую, смех умолкал, но так было всегда. Дениз по сей день не знает почему. Может, им казалось, что она чересчур приличная для их анекдотов, хотя некогда она бы с удовольствием их послушала. Родители перед ней тоже ерзали, но это как раз не страшно. Дениз была не человек, Дениз была робот, но им необязательно это понимать. Дети слегка робели перед учительницей, у которой пропал сын, видели, что с Дениз не все ладно, но облечь это в слова не умели.

Она неплохо справлялась. Особенно когда было чем заняться. И поэтому вызвалась надзирать за танцами на День святого Валентина, и поэтому же допоздна задержалась прибраться после танцев.