Забытое

Когда дверь в мою камеру, наконец, открывается, и внутрь заходят два охранника, расходясь по обе стороны, я едва ли поднимаю голову.

Раздаётся цоканье каблуков по бетонному полу, и в камеру входит мадам Нейман. И снова она в синем деловом костюме с гербом Пасифики на левом плече.

— Подсудимая, встаньте, — приказывает она холодным и властным голосом.

Я просто смотрю на неё, слишком слабая, чтобы стоять. Она щёлкает пальцами, и охранники подходят ко мне, а затем дёргают, поднимая на ноги.

— Заключённая один-четыре-ноль-два, также известная как Сиенна Престон, — её официальный тон наполняет всё это маленькое помещение, — признана виновной в смерти полковника Джорджа Рэдклиффа и Рейни Уильямс. Казнь состоится послезавтра, — она ни разу не смотрит на меня, но я чувствую удовлетворение в её словах.

— А мои друзья? — выкрикиваю я. — Что будет с ними?

Но она мне не отвечает. Вместо этого она разворачивается на каблуках, ждёт, когда ей откроют дверь, и выходит, не оглядываясь.

Когда дверь за ними закрывается, я падаю на холодный пол и рыдаю обо всём, что я потеряла, и о том, что вот-вот потеряю.

37. СИЕННА

В день своей казни я чувствую неожиданное спокойствие. Последние два дня я провела, мысленно прокручивая всю свою жизнь, ругая себя за все дурацкие решения, гадая, как воспримут известие о моей смерти мама и сестра. Но сегодня я гоню это всё из головы и гордо иду навстречу судьбе. Ну, вроде как.

Затаив дыхание, я беру фекалии из металлического ведра и размазываю их по рукам, ногам, даже шее. Когда я всё же решаюсь сделать вдох, вонь душит меня. Спустя несколько минут и кратких вдохов ртом я отчасти привыкаю к этому запаху и начинаю дышать ртом. Покрытая густым слоем подсохших какашек я сижу на кровати и жду, когда за мной придут. Хочу сделать этот процесс максимально неприятным для них.

Пока я жду на месте, в моей голове бродят разные мысли. Хотела бы я знать, что происходит с Кудряшом и Триной. Им дали отсрочку? Мягкий приговор? Может, им придётся сгнить в этой чёртовой тюрьме? Думаю, я бы предпочла умереть, чем провести остаток жизни среди бетона, зловония и одиночества.

Когда они приходят за мной, я поднимаю голову высоко. Я вынуждена подавить улыбку, когда они заходят в камеру и начинают задыхаться.

— Какого чёрта? Это что, говно? — спрашивает меня охранник-извращенец, прикрывая нос и рот ладонью.

— По запаху точно оно, — отмечает его сальный напарник.

Не говоря ни слова, я встаю с койки и подхожу к ним. Они смотрят на меня как на бешеную собаку, но неохотно надевают мне наручники.

— Фу, как же отвратительно, — говорит извращуга, морща нос.

Я пожимаю плечами и жду, когда меня выведут из камеры.

Извращенец осторожно сжимает мою руку и тут отдёргивает, отряхивая.

— Я не могу. Это слишком мерзко.

— Давай я, — второй делает шаг ко мне и жёстко хватает за руку, сжимая так, что я корчусь от боли. — Скорей бы уже от неё избавиться.

Я прикусываю губу, чтобы сдержать слёзы, пока он ведёт меня из камеры и по коридору. Мы проходим несколько камер, пока не останавливаемся у двери.

— Мадам Нейман хотела, чтобы ты сначала увидела казнь своих друзей.

Сердце застывает.

— Казнь?

Не успевает он ответить, как дверь открывается, и меня ослепляет дневной свет. Я щурюсь, глаза болят после того, как я провела бог знает сколько дней взаперти. Привыкнув к свету, я замечаю Трину и Кудряша, уже стоящих снаружи со связанными за спиной руками. Кудряш стоит на помосте и слабо улыбается, когда видит меня. Толстая петля свисает над его головой.

Виселица. Казнь через повешение. Меня бросает в дрожь от самой мысли об этом.

Мадам Нейман стоит в стороне, наблюдая за процессом. Она присутствует на всех казнях или только у особо удостоившихся? Она могла бы провести время с большей пользой, чем наблюдая, как умирают люди.

Вот он — тот самый момент, к которому всё и вело. Кудряш делает вид, что его не пугает неминуемая смерть. Трина тихонько всхлипывает под своей петлёй. А я с высоко поднятой головой шагаю под похоронный марш к своему месту в центре, взбираясь по ступенькам.

Охранники потихоньку привыкают к вони.

— Последнее желание? — громко спрашивает мадам Нейман.

— Да, — отзываюсь. — Я хочу попрощаться.

Нейман колеблется мгновение, но кивает.

Охранники ведут меня вниз по ступенькам сначала к платформе Трины.

— Можно мне обнять её? — спрашиваю извращенца. Тот оглядывается на мадам Нейман.

— Заключённая один-четыре-ноль-два просит разрешения на физический контакт с заключённой девять-восемь-один-семь.

Нейман кивает.

— Даю своё разрешение. Но не спускайте с них глаз.

Я слышу щелчок пистолета, когда один из них снимает с меня наручники. Освободившимися руками я обхватываю Трину. Она вздрагивает, пятясь назад.

— Чёрт, чем это от тебя пахнет?

Отстранившись, я отвечаю:

— Моим дерьмом.

Слёзы текут по щекам Трины. Она смотрит на меня и улыбается.

— Если с кем и умирать, то только с тобой.

Я больше не сдерживаю слёз. Как бы я ни храбрилась, один взгляд на Трину и Кудряша оставил дыру в моём сердце.