Забытые

Я всех женщин хочу,
Про их милость молю,
В своих снах их держу
В заточении.

Под накрахмаленными юбками

Целую их своими губками,
Мечтая, я кусаю зубками
Тела в томлении.

Я их грудь открываю,

Мои ласки, порхая,
На сосках умирают.
Им всю ласку отдам.

Я прильну к их бокам,

Одурев от мадам,
Я от запаха их пьяный в хлам,
Что все бьет по ноздрям.

Я нежно провожу руками

И, наслаждаясь белоснежными телами,
Ищу дороги в них часами
Для своих губ.

Язык мой ищет складки,

А впадины так сладки,
Я разгадаю их загадки,
Я весь горю, но я не глуп.

2

– Все, что вы забудете или оставите в грузовике, будет уничтожено. Выходите, выходите!

Борта у машин такие высокие, а ноги у женщин настолько затекли, что ни одна не решается пошевелиться, боясь поломать их. Военные берут «нежелательных» за талию или под руки, заставляя их спускаться на землю, и выстраивают в ряды по двое, лицом к колючей проволоке. Вечер уже наступил, но еще светло, высоко в небе бегут белесые облака с синими весенними прожилками. Кричат только мужчины в униформе, женщины покорно подчиняются, словно марионетки. Еву укачало, у Лизы заложило уши. Вдалеке покачиваются горы, их красотой нельзя не залюбоваться, хочешь ты этого или нет.

Пересчет никак не закончится, отдан приказ не двигаться с места. Горы наконец-то застывают на месте. Больше ничего не видно, ничего не слышно. Острые вершины уже готовы сомкнуться за спиной, и вечная тишина этого бесконечного пространства вызывает у подруг дрожь. Видны только желтые лампочки, они придают темноте глубину и объем. Раскачиваясь на столбах, они привносят жизнь в эту черную безграничность. На территории лагеря видны лишь тени, неясные очертания. За колючей проволокой вспыхивает и сгорает огромное количество сигарет; их тут так же много, как и нетерпеливых светлячков. Ева различает десятки пар глаз, устремленных на ряд более или менее изящных женских ног. «Где же мужчины?» – спрашивала она себя накануне. Видимо, здесь. Сотни, тысячи мужчин, прилипших к проволочной сетке. Она металлическая, с шипами, готовыми вонзиться в плоть, рвущуюся на свободу; решетка, бесстыдно обвивающаяся вокруг самой себя.

Холод и влажность сковывают и без того малоподвижные усталые тела. Лиза пытается пошевелить окоченевшими пальцами в лакированных туфлях. Светлые волоски, успевшие отрасти на ноге у Евы, приподнимаются. На другую ногу надет чулок. Все это время она каждое утро надевала его, этот единственный уцелевший чулок, сантиметр за сантиметром, старательно расправляя шов за лодыжкой, коленом и бедром; казалось, в этом ритуале выражалась вся ее женственность. Но теперь, глядя на эти горы, Ева хочет избавиться от прежней жизни, ощутить холод. Она с решительным видом оборачивается к Лизе, немного наклоняется вперед, приподнимает подол платья, уверенным жестом стаскивает чулок и бросает его на землю, как можно дальше; все это происходит так стремительно, что Лиза приоткрывает рот от удивления. Она-то думала, что ее подруга – нежное, тоскующее по прошлому, совершенно безобидное создание. Ева торжествующе улыбается: она избавилась от гадюки, которая ее душила. Радость от этого молчаливого акта неповиновения нарушает круглолицая прорицательница с бигуди на голове. Ее зовут Сюзанна.

– Эй ты, блондинка, ты бы лучше попридержала свое барахло. Выбрасывать ничего не нужно, все может пригодиться.

– Зачем – чтобы разносить кофе? – смеется Лиза.

– На ферме я не раз сворачивала цыплятам шеи, вооружившись толстыми чулками.

– Вы думаете, нам придется убивать цыплят? – спрашивает Лиза, удивленно таращась на собеседницу.

Ева легонько берет подругу под руку и уводит за собой. Лиза напоминает ей фарфоровую посуду, которую боятся использовать, потому что она очень хрупкая и легко может разбиться. С первых же минут знакомства с Лизой она ощущает необходимость ее защищать. Возможно, здесь, чтобы не умереть, им действительно придется убивать.

– Я комендант этого лагеря. Отныне ответственность за вас принимает на себя Франция. Я прослежу за тем, чтобы у вас были такие же права, как и у военнопленных. Вам предоставят пищу, жилье и все необходимое. Днем вы можете свободно перемещаться по кварталам, ночевать будете в бараках, куда вас распределят. Почта и любые другие средства связи с людьми, оставшимися за пределами лагеря, запрещены. Нарушение правил будет строго наказано. Каждый, кто попытается сбежать, будет казнен. Итак, дамы, добро пожаловать в Гюрс.