Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции

И все же не многие французы были готовы осуждать связи с американцами так же решительно, как “горизонтальное сотрудничество” с немцами. В 1945 году, когда автор Journal de la Marne сравнил женщин, гуляющих с американцами по улицам Реймса, со шлюхами, наводнявшими те же улицы во время немецкой оккупации, читатели обрушились на него с критикой и заставили извиниться. Американцев считали освободителями, а не оккупантами. Однако унижение, нанесенное немецкой оккупацией, по-прежнему влияло на отношение общества к женщинам, предпочитавшим спать с чужаками в военной форме. И снова репутация всей нации стояла на кону

¹⁹.

* * *

Впрочем, даже с учетом параллелей с Великобританией и Францией, американцы в Советском Союзе оказались в уникальной ситуации. То, что в Западной Европе было спонтанным проявлением уязвимости, ревности и национальной гордости, приобрело в Советском Союзе черты государственной политики, когда органы госбезопасности претендовали на право контролировать взаимодействие своих граждан и иностранцев. “Обычные проблемы социальных и сексуальных отношений в русском проекте развернулись каким-то особым образом, во многом из-за того, сколь уникально русские реагировали на все, связанное с этой темой”, – писал позже Элберт Лепавски²⁰.

Американские летчики, которые встречались с советскими женщинами или подозревались в организации таких свиданий, оказались под неусыпным оком Смерша. Элберт Жаров был среди главных фигур в советском списке “потенциальных шпионов”. Первый лейтенант находился под подозрением из-за того, что занимал должность начальника разведки в Миргороде, а также из-за общительного характера, благодаря которому сдружился и с красноармейцами, и с местными жителями. А еще поговаривали, что Жаров и его еврейская семья были связаны с белогвардейцами во время Гражданской войны. Жаров прибыл на миргородскую базу в мае через Ближний Восток. Свободно владея русским, он стремился установить контакты с советской стороной: не отказывался пропустить стаканчик-другой с офицерами-красноармейцами и, по общему мнению, был счастлив находиться среди людей, с которыми у него были общий язык и культура. Именно он в интервью канадскому репортеру Раймонду Дэвису, приехавшему 2 июня в Полтаву освещать приземление первых “летающих крепостей”, сказал, что никогда не видел такой сердечности в людях²¹.

Подозрения у Смерша Жаров вызвал довольно быстро. Его открытость к общению с советскими коллегами была воспринята как попытка завоевать доверие, чтобы потом завербовать агентов. А визиты на территорию советских командиров с предложениями посмотреть американские фильмы воспринимались как ненавязчивая слежка за советскими военными объектами… Его подозревали и в подслушивании разговоров офицеров советской авиации. Расспросы о территориях за пределами полтавских баз казались еще более подозрительными. Двадцать пятого мая, в беседе с советским командующим, посещавшим миргородскую базу, Жаров обмолвился о том, что в 1936 году был в Советском Союзе как турист, посетил Владивосток, Москву, родную Одессу… Жаров спросил у старшего офицера, можно ли помочь в розыске некоего сотрудника советского консульства в Сан-Франциско в 1936–1937 годах, который, по-видимому, помог ему организовать поездку. А в Миргороде, в начале июня, Жаров просил своего знакомого, капитана Иванова, внедренного офицера Смерша, проверить адрес женщины, с которой он встречался в Москве в 1936 году…²²

Как и следовало ожидать, Жаров не особенно много получил в ответ на свои просьбы. Его запросы воспринимались с подозрением как способ получения информации о советских гражданах или агентах, доступных для вербовки. Свешников и Зорин усилили слежку и представили новые “доказательства” шпионской деятельности Жарова. “Наблюдением за его поведением в среде американцев установлено, что, несмотря на незначительное его служебное положение и звание, с ним считается командование группы американских ВВС”, – сообщали в Москву Свешников и Зорин. Их опыт говорил лишь об одном: начальство могло уважать – или даже бояться – только офицера госбезопасности или контрразведки. Эти двое рассматривали ВВС США сквозь призму сталинского полицейского государства. У них не было ни другой точки зрения, на которую можно было бы положиться, ни силы воображения, чтобы предположить, что в США все может быть устроено по-другому²³.