Забытые богом

Дверь открывалась тяжело и долго, будто сделанная из камня, а не из дерева. В лицо ударил теплый воздух, наполненный запахами двух десятков взрослых, не слишком чистоплотных тел. В тишине, под сип собственного дыхания, эхом гуляющего в черепной коробке, Макар шагнул внутрь. Во сне этот шаг был дли-и-ин-ны-ы-ым, словно пытался покрыть расстояние от континента до континента. В реальности все было быстрее, он это хорошо помнил. Гораздо быстрее.

Во сне вообще многое было иначе. Например, звуки. Той зимой, собираясь войти внутрь, чтобы сделать то, ради чего явился, Скворцов тщательно заткнул уши мокрой ватой. Лучше бы подошел, конечно, пластилин, но Макар опасался, что потом не сможет вытащить его обратно. А он совсем не собирался остаток жизни проходить глухим. Да и не было в психушке пластилина. Зато ваты – хоть отбавляй. Макар смачивал ее во рту и яростно заталкивал в уши, покуда не исчезли все звуки, кроме шума бегущей по венам крови. Но во сне все усилия пошли прахом. Скворцов ощущал в ушах мокрые комочки, однако толку от них было немного.

Дежурящая у входа седая мумия, которую покойный Дубровин называл Митричем, шагнула вперед, заступая дорогу. Беззубый рот умалишенного задрожал, скривился, выплевывая на пол замусоленную корку хлеба. Митрич обвиняюще нацелил указательный палец на Макара и сказал чистым, глубоким, хорошо поставленным голосом:

– Опять явился, ууу-бий-ца?!

В реальности Митрич прошамкал что-то нечленораздельное, но во сне… о, да! Во сне он каждый раз упрекал Макара, а тот, напуганный этим чуждым, нечеловеческим голосом, вынужденно начинал повторять многократно пройденный путь. Широко расставив ноги, Макар двумя руками воздел топор под потолок, а затем с силой опустил его на седую трясущуюся голову. Расколов ее, как переспелый арбуз.

– Мы свое призванье не забу-у-дем, смех и радость мы приносим лю-у-дям!

В реальности Скворцов не слышал, что за песня играла тогда в колонках. Когда все закончилось, он дошел до CD-проигрывателя и в два удара превратил его в груду обломков. Для Макара вся эта кровавая свистопляска прошла под аккомпанемент тишины. Но отчего-то он ни на секунду не сомневался, что именно эта песня играла тогда, когда он принес несчастным психам «смех и радость».