Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Со мною поступили не просто несправедливо, а ещё и глупо – причём, буквально во вред себе. А Витт, только для того, чтобы сохранить расположение к себе государя, отказался и от меня, и от моих услуг, хотя они вполне ещё пригодились бы и ему, и России. И Витт ведь всё это понимал, и всё же он оставил меня. Понимал, что будет хуже, но решил любою ценою сохранить расположение государя.

Позднейшая приписка, сделанная автором записок: Post Scriptum.

Что скрывать – от меня неизменно сходили с ума потрясающие мужчины (и более всего поэты, начиная от Пушкина и Мицкевича, и кончая нынешним мужем моим Жюлем Лакруа), но они, в основном, были бедны, как церковные мыши. Один лишь только граф Витт изо всех моих кавалеров был всегда при деньгах, и даже при очень больших деньгах. Жил он по-царски, не очень как будто сообразуясь с наличными средствами.

Но в отношениях своих с графом я и в самом деле, видимо, допустила определённый просчёт, неожиданный, но просчёт: слишком уж истово перевоплощалась, настолько истово, настолько безупречно, что император, маниакальный до тупости, поверил в мою игру и заподозрил меня в настоящей измене.

Но вот что поистине ужасно, что до сих пор доставляет мне неизгладимые мучения.

Витт бросил меня, хоть и знал отличнейшим образом, что измены никакой не было, что служение моё российской короне всегда было абсолютно безупречно. Бросил, ибо выше всего на свете ценил расположение государя.

Меня погубила неблагодарность моего избранника и моё природное актёрское дарование, плюс та совершенно потрясающая выучка, что прошла я в юности своей при замечательной тётушке моей Розалии Ржевусской. Иначе говоря, получилось так, что несомненные как будто достоинства принесли один лишь вред.

Признаюсь, что такой исход дела меня крайне изумил, а потом пришлось принять и смириться. Однако поделиться некоторыми соображениями по данному случаю всё же считаю, теперь, на склоне лет моих, нужным и даже необходимым.

Думаю, что ежели бы моим главным патроном был бы не Николай Павлович, а его старший брат, Александр Павлович, этого бы всего не произошло. Тот был поразительно умён, даже слишком, пожалуй, а главное, хитро-умён. И провести его было, кажется, было просто невозможно.

Но Господь, однако, судил иначе, отправив меня на служение к Николаю Павловичу, который был прямолинеен до невозможности, ограничен и ничего не понимал в каверзах, ни житейских, ни политических.

Будь он прирождённым интриганом, как его братец, судьба моя, не сомневаюсь, сложилась бы гораздо счастливее.

Сколько я знаю, Александр Павлович и ценил и жаловал интриганов, понимая, что ими-то, собственно, и делается история. Более того, он знал в интриганах толк и понимал, что по-настоящему верная, преданная служба монарху просто невозможна, ибо в сердцевине личности всегда находятся корыстные мотивы.

Именно поэтому Александра Павловича устраивали откровенные интриганы, имеющие способности или хотя бы наклонности, а не бездарности, «играющие» в верность и маскирующие свои личные интересы под личиной преданности.

Николай же Павлович был суров и недогадлив, и наивно искал беспрекословных исполнителей. Таковым, увы, до конца и остался. Теперь России за этот романтизм приходится расплачиваться.

Эх, повезло Витту, что он успел послужить при Александре Павловиче – более того, непосредственно под началом этой совершенно выдающейся личности, этого уникально умного монарха. Граф имел высочайшее счастье претворять личные указания сего государя.

Неужели бы меня сей император не оценил бы?! Не оценил бы того, что я сделала в Варшаве и Дрездене?! Конечно, оценил бы, и по заслугам. Да он вообще не допустил бы ни за что восстания поляков! Без всякого сомнения! Он так умел улещивать всегда этих самонадеянных гордецов, делая по-своему и одновременно ловко подыгрывая их тщеславию.

Но что есть, то есть. Николай Павлович был крайне недоволен теми благодеяниями, которые оказывал полякам его покойный брат Александр. Николай Павлович решил «исправить» положение и восстановить «справедливость», и он повёл себя так, что польский сейм лишил его титула царя польского. Следом вспыхнул бунт, в ходе которого поляки потеряли конституцию, дарованную им Александром Павловичем, но это не утихомирило повстанцев, а только ещё более возбудило, раззадорило их.

А когда я попыталась для Николая Павловича разведать замыслы польских бунтовщиков, то он вдруг решил, что я перешла на их сторону и продемонстрировал этим свою недальновидность, непрозорливость и одновременно какую-то болезненную, если не больную совершенно, подозрительность.

Грустно до боли! И обидно не только за себя, но и за российскую монархию.

мадам Каролина Розалия Урсула

Собаньская-Лакруа,

урождённая графиня Ржевусская.

Марта 24 дня 1883 года

г. Париж,

Улица д'Анжу, дом 22.

Приложения

Материалы из архива Каролины Собаньской, не предназначавшиеся к публикации (Извлечения)

I

Князь П. В.