Забытые крылья

Светлана скрестила руки на груди и теперь смотрела в камеру спокойно и серьезно. Ей был неприятен вид растерянного мужа, но, в конце концов, его можно понять. В его глазах Света давно уже превратилась в мину замедленного действия. Она не собиралась устраивать сцен.

– Я хотел бы закончить этот процесс до Рождества, если ты не против. – Произнести эту фразу с достоинством было непросто, но Пьер справился. – Если мы обо всем договоримся, на формальности уйдет совсем немного времени. Ты сможешь прилететь в Париж, когда в твоем пансионе закончится учебный сезон?

– Возможно. Но сначала давай обсудим детали.

Закончив разговор, Светлана выключила «Скайп» и закрыла глаза. Значит, развод.

Еще неделю назад она всерьез обдумывала возможность примирения с мужем и прикидывала, как можно было бы жить на две страны, поддерживая и брак с сильно продвинувшимся в карьере Пьером, и свой российский пансион для художественно одаренных детей. С практической точки зрения этот пансион был безделицей, плодом мимолетной фантазии, она взялась за него от безысходности – но внезапно получила то, чего ей так не хватало. Чужие дети, поселившиеся в старом фамильном доме Зарницких, легко заполнили сосущую темноту в душе, с которой Света никак не могла справиться в Брюсселе. К тому же рядом была Надя – подруга детства, родная душа и верный соратник, с которой можно и помолчать, и поболтать, и решить насущные бытовые вопросы.

В просторном, почти вековом деревянном доме с огромными окнами, заново отремонтированном и наполненном затейливой коллекцией старых и новых вещей, озвученном детскими голосами, пропахшем старым деревом, книгами, красками, пирогами и влажноватой свежестью подмосковного воздуха, было все, что ей нужно для счастья. Дом, как корабль, плыл по волнам времени, не принадлежа ни прошлому, ни будущему, и Света качалась в его объятиях, старательно игнорируя вопрос, который с суетливым упорством яркого пустотелого поплавка подпрыгивал на поверхности мыслей: что дальше?

Ее планы были накрепко связаны с Пьером с юности – и, как долго казалось им обоим, навсегда. Привлекательный французский бизнесмен, за которого она вышла после нескольких неудачных романов с русскими парнями, всегда был успешен в делах. У них все шло именно так, как планировалось с самого начала, даже немного лучше. Они жили в достатке, много путешествовали и общались с такими же обеспеченными, воспитанными и образованными людьми. Будущее обещало быть предсказуемым, благополучным, безмятежным. А все стало еще лучше: искусно поддерживающий сеть нужных социальных связей Пьер получил должность еврочиновника средней руки, о которой мечтают многие люди его круга. Они перебрались в Бельгию и поселились в фешенебельном столичном пригороде Ватерлоо, на четверть населенном успешными экспатами, работающими в Брюсселе. Дела шли в гору. Пьер отказывался видеть в истории городка ассоциации, от которых у Светланы нервно кривились губы.

– Последняя битва, да?

– Света, я тебя умоляю. Мы живем не в романе Толстого, перестань везде искать аллюзии!

Его очень раздражала эта внезапно проявившаяся в жене склонность к мелодраме. На пороге пятого десятка всегда такая элегантная и воспитанная Светлана вдруг загрустила, потом начала тосковать и периодически вела себя так, что у Пьера холодело в животе от мысли, что он связан с этой женщиной крепко и навсегда. Она хотела перемен. Причем, что типично для русских, сама не понимала, каких именно. После нескольких неприятных эпизодов во Франции он уже всерьез волновался за свою репутацию и карьеру. Предложение о работе в одной из бизнес-комиссий Европарламента подвернулось очень вовремя. Оно сулило и лучшую из возможных деловых перспектив и переезд в Бельгию, который мог стать новой вехой в их семейной жизни.

Пьер отыскал небольшой книжный магазин, владельцу которого нужен был грамотный управляющий, и решил, что эта работа станет идеальной игрушкой для Светы. Но ни новый дом, ни новое занятие, так хорошо подходившее к ее талантам и вкусам, не смогли потушить поселившийся в темных глазах огонек лихорадочной тревоги.

– Разве ты не чувствуешь, как уходит время? – снова и снова спрашивала она мужа. – Как песок сквозь пальцы. И ничего не остается, кроме сухой тонкой пыли на ладонях.

Пьер пожимал плечами и оглядывал элегантную гостиную их брюссельского дома, свой поджарый торс, дорогую одежду жены. Нет, он ничего такого не чувствовал. Пока однажды не увидел в этой самой гостиной то, о чем хотел бы забыть навсегда.

Сбежав из Брюсселя в старый семейный дом в подмосковном Кратово, Света убедилась, что проблема не в стране, не в муже и даже не в молодом мальчике с горячими руками, который стал только поводом, сигналом, символом. Проблема – в ней самой. Ей было страшно превращаться из женщины, у которой еще хотя бы теоретически многое впереди, в ту, которая может лишь наблюдать за взрослением чужих детей, появлением внуков, за увяданием собственной красоты и силы, не имея впереди ничего, кроме долгих лет обеспеченного безделья.