Забытые острова. Аннушка

В общем, я сижу, глазками хлоп-хлоп, а Лерка видит, что я не врубаюсь, и потянулась к планшету, чтобы показать что-то. Вот только хрен вам – коммуникатор загудел, ничуть не тише, чем Лерка орала, и красным замигал. Понятно, кроме меня никто не должен поставкой рулить. Ладно, не выходит так, пойдем по-другому. Я достала свой блокнотик с карандашом, и девчонке дала – пиши, мол. Она мне и нарисовала: GLOCK-17. Я начала искать, нашла: вес всего шестьсот грамм с хвостиком. На Лерку глянула – она кивает усиленно и большой палец топырит – классная штука, мол. Вот только весу на него не хватает. Ну так у меня резерв есть. Я быстренько уполовинила репшнур. Мне, по-хорошему, и десяти метров хватит, зато освободилось целых семьсот грамм. Еще раз на компаньонку глянула, кивок в ответ получила и ткнула пальчиком. А в ответ мне опять красным мигнуло.

Разрешено к поставке нарезное оружие, созданное в период до конца 2 мировой войны (май 1945 г)

Я Лерке потыкала в дату, она, умница, сразу усекла и другое название написала: Luger-P08.

Тут все нормально прошло. По весу как раз хватило на пистолет и пачку патронов к нему, 50 штук.

Получили мы все это богатство. Пока я кепки-рюкзаки делила, нож и флягу себе на ремень навешивала, Лерка ствол цапнула, патроны в обойму набила, в рукоятку ее вставила. Прицелилась, куда-то в лес, потом обойму выщелкнула и мне протягивает. Круто! Я никогда настоящее оружие в руках не держала. А пистолет-то тяжеленький, увесисто так руку оттягивает. Подержала я, полюбовалась, Лерке обратно отдала, объяснила – ее будет. Ну а что – раз умеет обращаться, пусть она и владеет. А она обрадовалась, как иные платьям да брюликам радуются. Снова пистолет зарядила, за пояс сунула и сидит, улыбается прям до ушей.

Тут как раз Борюсик притащился, и не успел он на волыну вытаращиться, как тут же был запряжен толмачить. Я-то всего лишь хотела расспросить, откуда наша Мария де ла Круз Валерия Франческа Санчес так лихо с пистолетом обращаться умеет, а она, можно сказать, всю свою недолгую жизнь мне рассказала.

В общем, у девчонки судьба тоже была не сахар. Отец где-то сгинул, мать по новой замуж вышла, пришлось жить с отчимом. У того был оружейный магазинчик, там она с оружием обращаться и научилась. Собирать-разбирать, чистить, ухаживать, ну и стрелять, конечно. И все бы ничего, да она начала взрослеть, хорошеть, и отчим принялся недвусмысленно к ней шары подкатывать. Лерка матери нажаловалась, а та типа не поверила. А что – я такие вещи видала. Иная тетка на что угодно глаза закроет, лишь бы с мужиком остаться. Как-то раз отчим принялся всерьез руки распускать, и почти уже дорвался до сладенького, как появился камрад Марко, неслабо его подрал, хозяйку защитил. А Лерка с чисто южным темпераментом заявила, что если будет еще хоть один инцидент, то она отчиму всю его мужское достоинство отстрелит под самый корень. А если что с котом случится, то и вовсе пристрелит, поскольку сеньор Марко намного лучше и благороднее этого старого хрыча. Хрыч сделал вид, что смирился, но зло затаил. А потом начались мелкие пакости исподтишка, выдуманные претензии и всякое такое прочее. Ну и мать, конечно, со своей стороны добавляла: мол, неблагодарная, мол, сеньор Диас заботится, кормит-поит, и вообще на него молиться надо, а не котом травить. В конце концов, Лерка взбрыкнула и решила вместе с сеньором Марко удрать насовсем. Удрала. Сюда.

Что делают женщины в трудную минуту? Думаете, ревут? А вот хрен вам! Они берут в руки сковородку/скалку/пулемет и восстанавливают должный порядок в обозримом пространстве-времени. А вот потом, когда враг разбит, дело сделано и победа за нами, можно и погрустить, и всплакнуть над телами поверженных врагов. Вот мы с Леркой и всплакнули, чисто по-бабьи. И какая там нахрен разница, что я из России, а она из Бразилии? Люди-то все те же. Борюсик только скривился и ушел подалее, чтобы не слушать. Мол, мавр своё дело сделал, мавр может отвалить. Да он нам и не нужен. Нам бы сейчас на двоих бутылочку сладкой настойки для большего проникновения душ, да заспивать что-нибудь такое, чтоб душа развернулась, что-нибудь Есенинское:

А теперь я милой ничего не значу,

Под чужую песню и смеюсь, и плачу…

А-а, собственно, нам и вина-то не обязательно, дури у нас и своей хватит. Обняла я Лерку за плечи, вдохнула поглубже, и затянула то, что душа просила:

Что стоишь, качаясь, горькая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

А голосок у меня не самый слабый, я даже в хороший ветер до Клавки-крановщицы на ее верхотуру докричаться могла.

Как же мне, рябине, к дубу перебраться,

Я бы тогда не стала гнуться и качаться.