Забытые по воскресеньям

В детстве мы с братом ходили в немодной, но удобной одежде, которую бабуля стирала с кондиционером. Нас не пороли, не отвешивали затрещин, а в подвале разрешили поставить микшерный пульт и слушать виниловые пластинки, чтобы отвлечься от шарканья войлочных подметок по натертому паркету.

Я мечтала поздно ложиться спать, не чистить ногти, гулять по пустырям, разбивая коленки и локти, мчаться с холма на велосипеде с закрытыми глазами, болеть и писаться в кровать, но… бабушка ничего подобного не допускала. Она всегда была тут как тут с пузырьком йода наготове.

Все детские годы она чистила нам уши ватными палочками, дважды в день купала, растирая жесткой рукавичкой, и запрещала все, что, по ее мнению, представляло хоть малейшую опасность, например переходить дорогу без взрослых. А еще со дня смерти сыновей ждала, когда я или Жюль станем похожи на наших отцов. Не дождалась. Жюль – копия Аннет, а в моем лице нет сходства ни с одним членом семьи.

Бабуля и дедуля по возрасту моложе большинства обитателей «Гортензий». Я не знаю, с какого момента человек становится старым. Моя начальница мадам Ле Камю считает, что это происходит, когда ты больше не можешь сам наводить порядок в доме. Когда машина остается в гараже, потому что, сев за руль, ты либо калечишь окружающих, либо ломаешь шейку бедра. Я не согласна. Старость начинается с одиночества. Когда уходит твой спутник. На небеса или к другому человеку.

Моя коллега Жо полагает, что любой, кто начинает заговариваться и нести всякий вздор, попадает в категорию «Старики». Впрочем, эта ужасная болезнь поражает и молодые мозги. Другая моя коллега, Мария, как-то заявила, что старость наступает, когда ты начинаешь хуже слышать и десять раз на дню ищешь ключи от дома.

Мне двадцать один, и с ключами у меня напряженные отношения.

Глава 3

1924

Элен до поздней ночи работает при свечах в швейной мастерской родителей.

Она растет среди костюмов и платьев. У нее нет ни сестры, ни брата.

Она любит показывать театр теней на стене, всегда одни и те же фигуры. Соединяет ладони, сгибает указательный палец, и получается птица, которая ест у нее с ладони. Птица похожа на чайку. Если она решает улететь, девочка сводит вместе большие пальцы, растопыривает остальные и машет «крыльями», но, прежде чем отпустить ее, шепчет просьбу – всегда одну и ту же, – чтобы чайка унесла ее слова на небо и передала эти слова Богу.

Глава 4

– Бабуля…

– Ммм?

– Куда ехали папа с мамой тем утром, когда погибли?

– На крестины.

– Чьи?

– Сына друга детства твоего отца.

– Бабуля…

– Что?

– Почему случилась авария?

– Я тебе сто раз говорила. Был гололед. Их занесло. Потом… они врезались в дерево. Если бы не это дерево… они бы никогда… все, хватит!

– Почему?

– Почему – что?

– Почему ты никогда не хочешь об этом говорить?

Глава 5

Я полюбила стариков, когда учительница французского мадам Пти повела наш пятый класс в «Три ели» («Гортензии» в Милли построили позже). После уроков нас накормили в школьном буфете, мы сели в автобус и поехали. Дорога заняла около часа, и меня два раза стошнило в бумажный пакет.

Постояльцы «Трех елей» ждали нас в столовой. Пахло супом и лекарствами. Дурнота снова подступила к горлу, а когда нам велели поздороваться со стариками, я перестала дышать носом. В довершение всех бед их щеки кололись.

Мой класс подготовил выступление – мы должны были исполнить песню группы ABBA Gimme! Gimme! Gimme![4] в костюмах из белой лайкры и париках, одолженных в театральном кружке коллежа.

Потом мы все вместе ели блины. Каждый обитатель дома сжимал в заледеневшем кулаке бумажный носовой платочек. Для меня все началось, когда я слушала их истории. Старикам нечем себя занять, поэтому они лучше всех описывают прошлое. Ни книги, ни фильмы с ними не сравнятся.

В тот день я поняла: достаточно коснуться старого человека, взять его за руку – и он начинает рассказывать. С такой же легкостью вода заполняет ямку, вырытую в песке на морском берегу.

У меня есть в «Гортензиях» любимая история по имени Элен. Так зовут даму, живущую в девятнадцатом номере. Только она устраивает мне настоящие передышки, что для сиделки нашего гериатрического заведения является настоящей роскошью.

Персонал окрестил Элен «дамой с пляжа».

Когда я поступила на работу в «Гортензии», мне сразу объяснили: «Все дни она проводит на пляже, под зонтиком…» – а после ее появления в доме на крыше поселилась чайка.

В нашей местности чайки не водятся. В Центральной Франции полно дроздов, воробьев, скворцов и ворон, но чаек нет. Кроме той, что живет у нас над головами.

Только Элен я называю по имени.