Забытые смертью

Может, не вызвало бы его поведение заугольного шепота, если бы не резкие перемены во внешнем обличии. Егора было не узнать. В правление на глаза новой бухгалтерши он появлялся только в накрахмаленных рубашках, тщательно отглаженных брюках и начищенных до блеска полуботинках. У Егора всегда имелся при себе чистый носовой платок, чего совсем недавно не водилось в его карманах.

Торшин теперь брился каждое утро. И чистил зубы по два раза на день. Стал следить за руками. Тщательно остригал ногти.

Однажды не выдержал председатель. И, оглядев Егора с ног до головы, спросил напрямик:

— Какой чумой захворал? С чего нафуфырился, как баба? От тебя уже и мужиком не пахнет. Нашим, деревенским. Уж не влопался ли ты в новую бухгалтершу?

— С чего взяли? — деланно обиделся Торшин.

— С чего, спрашиваешь? А с того, что вьется она вокруг тебя, как муха над кучей! Стыд имей! Семья у тебя!

— Выходит, приходить на работу человеком — срам?

— Ты не крути хвостом! Знаешь, о чем говорю! — оборвал председатель и предупредил: — Заруби себе! Замечу грязь меж вами, обоих с колхоза вышвырну!

Бабы в правлении смеялись в открытую:

— Охмурила тебя Инесса? Был человеком, а стал кобелем!

Ничего тогда между ними не было. Торшин возмущался. Но и дома свои перестали понимать Егора и относились к нему настороженно.

Первой почувствовала перемену в муже Феня и отнеслась к ней по-бабьи. Перенесла свою постель в спальню к детям. И больше не ложилась спать вместе с Егором. Ни слова упрека не сказала. Замкнулась. И, повязав голову платком так, что на лице одни глаза были видны, ходила на работу, опустив голову. Она давно не спрашивала мужа ни о чем. Молча кормила, стирала, гладила. Они жили еще под одной крышей, но уже врозь.

Пересуды и домыслы подтолкнули события. И однажды, выслушав очередной дождь комплиментов, он не выдержал и, поцеловав чужую бабу, схватил, прижал к себе.

— О! Да вы пылкий мужчина! — притворно отталкивала Инесса руками, прижимаясь телом все плотнее.

Егор выключил свет, придавил к стене Инессу.

«В темноте все кошки серы! Эта давно уж меня хочет. Да и чем я хуже других? Пусть знает Фенька! Назло ей! Все равно уже облили грязью! Так хоть не зря!» — задрал он юбку.

Домой он вернулся, криво усмехаясь. Феня, открыв дверь, даже не оглянулась на мужа. А когда сел ужинать, оглядев Егора, сказала, сдерживая гнев и боль:

— Рожу умой! Детей постыдись, кобелище! Весь в помаде!

Он глянул на себя в зеркало и покраснел до макушки. Все лицо, как у клоуна, в отпечатках губ.

В следующие дни он стал предусмотрительнее и перед уходом всегда оглядывал лицо в зеркале.

Но однажды, едва погасили они свет в комнатухе и легли в постель, стекло в окне дрогнуло, рассыпалось вдребезги, и большой кирпич упал рядом с койкой.

Егор вскочил. Кинулся к окну. Но в кромешной темноте никого не увидел. Лишь Инесса, испуганно охнув, торопливо шурша тряпками, одевалась. Да собаки, заслышав шум, отозвались на него со всех концов деревни.

Торшин, успокоив Инессу, пообещал утром вставить стекло и пошел домой, сжимая кулаки. Дверь в доме оказалась незапертой. Егор влетел, дыша тяжело, не скрывая злобу.

«Конечно, Фенька утворила! Кто еще мог такое отчебучить? Ну, я тебя!» Он шагнул из коридора и лицом к лицу встретился с сыном. Тот стоял среди прихожей, бледный, дрожащий.

— Так это ты? — вырвалось у него изумленно. И бросился на Славку с кулаками.

Феня выскочила из спальни, загородила собою сына. И, получив кулаком в висок, упала на пол.

— Сынок, беги к деду! — успела крикнуть. И Славик, вырвавшись из рук Егора, выскочил в темноту.

В тот день он не ночевал дома. А утром чуть свет старший Торшин вставил стекла в разбитом окне бухгалтерши. И, уходя, сказал бабе:

— Добром тебя прошу, уезжай из деревни. Не позорь нас. Внук кирпич взял, а я с топором приду! Мне уже ни бояться, ни терять нечего! Одной потаскухой на свете меньше будет! — и тут же заявился в дом к сыну.

Егор еще спал, когда, грохнув дверью, отец прошел к его койке и, сорвав с него одеяло, заставил встать и выйти в сарай. Там он, не говоря ни слова, избил его впервые за всю жизнь. И сказал обидные слова — их до конца жизни не сумел забыть Егор:

— Лучше бы тебя на войне убили, чем вот таким ты стал! Зачем вернулся? Будь ты проклят! Не сын мне больше! Отрекаюсь! Сдохну — к могиле не подходи.

Едва отдышался Егор до работы. А когда пришел в правление, Инесса предложила ему уехать к ней в Смоленск. Мужем. Навсегда из колхоза.

Он не сразу ответил. Решил подумать, взвесить. Но когда пришел домой на перерыв, увидел непримиримое, перекошенное злобой лицо сына. Он понял: жить под одной крышей они уже не смогут никогда.

Егор сел к столу. Ему никто не накрывал, не думал кормить его обедом. Феня возилась в сарае с коровой и делала вид, что не слышала прихода мужа.