Забытые смертью

— Никитин! Как там в городах? Блядво приветы передает иль нет? Зацепил какую-нибудь? Хоть бы на выходные пару чувырл приволок!

— Бригадир! Что нового в свете?

Никитин отмалчивался. И мужики подошли к двери, понимая, что все разговоры Федор отложил на вечер, когда в потемках, покуривая на раскладушках, лягут отдохнуть после изнурительной работы.

Вот кто-то взялся за ручку двери, дернул на себя. На пороге показался полуголый мужик. Он держал в руках отжатую, скрученную в жгут рубаху. С волос на грудь и плечи стекала вода. Он сделал шаг. Увидел Фелисаду. Рот от удивленья открылся неприлично. Он выскочил из палатки, оттолкнув входивших мужиков.

— Ты чего? — дошло до слуха Фелисады.

— Там кто-то есть. Эй, Федька, гад, это ты сюда привез эту?

— Поварихой взял! А что? Сколько можно мучиться? Баба какая ни на есть. Ей сподручней у нас управляться!

— Это баба? Если она баба, я — мамонт!

— Ну, вот что, Леха, ты полегче тут! Я привез ее работать, а не ублажать всякое говно. Чего ж ты не смог ни одну уломать к нам? Не клюнули? Ну и захлопнись! Слава Богу, что эта согласилась! Хоть жрать станете по-человечьи. И на том спасибо. А будешь хлебальник открывать, я его тебе захлопну, — пообещал коротко.

Фелисада уже успела подмести пол. Отмыла клеенку на столе. Ждала, когда войдут хозяева. А чтобы не терять время, заварила чай.

— Ну и пугало привез! Мать твою… На нее глянешь, враз проссышь, на кой хрен бабы на земле водятся! Уж если я страшило, то она — сущая яга!

Метлу в руки и гаси свет, — шептал мужик, не зная, что Фелисада слышала его «дифирамбы».

— А тебе что, с ее рожи жрать? Мне так один хрен! Лишь бы не самому у печки возиться. Коль сытно кормить будет, так чего ее бояться? А ну, пошли, мужики! Коль она яга, должна успеть ужин приготовить, — позвал кто-то мужиков, и в распахнувшуюся дверь ввалилась вся бригада.

— О! Да тут комфорт! С немытым рылом уже не запрешься! — послышалось из-за спин.

— Наша хозяйка! Фелисада! Отныне она будет кормить вас, козлов вонючих. И иногда стирать ваши паршивые тряпки в Алдане! Дровами мы ее будем обеспечивать с вечера на весь предстоящий день. Со всем остальным она сама станет управляться, — сказал Никитин, предоставив бабе самой познакомиться с людьми.

Фелисада оглядела мужиков и спросила:

— Так когда ужинать сядете? Все готово.

И словно не впервой, а уже давным-давно знакомым передавала миски с кашей, лепешки и чай.

Сама села с краю стола. И вдруг увидела, как нужна она была этим людям, одиноким, усталым, видно, не с добра заброшенным судьбой в глухомань тайги.

— Спасибо тебе, хозяюшка, — подошел к бабе седой Петрович. И спросил: — Надолго ль к нам приехала?

— Коль не прогоните, насовсем… Другого места у меня в жизни нет. Разве только в могилу. Но ее не миновать. Когда-никогда слягу. Ну а покуда — с вами. — Она собирала со стола миски и кружки.

Пока помыла их, убрала со стола, за палаткой совсем темно стало. Она никак не могла насмелиться спросить у бригадира, где станет жить. И, словно подслушав ее, Федор сказал:

— Сегодня, уж извини нас, Фелисада, ночевать тебе придется вместе с нами. Не ждали, не знали и не готовились мы к твоему приезду. Но это завтра образуется. Обдумаем. Сделаем путем. А теперь ложись поближе к печке, к теплу. Чтоб не замерзнуть и завтрак не проспать. Постарайся уснуть скорее, дорога нелегкой была. Выспись. Отдохни. А завтра мы тебе соорудим жилье — уютней и теплее нашего, — пообещал Федор и поставил у печки свободную раскладушку. Дал матрац, подушку и одеяло. Извинился, что нет чистых простыней, наволочек, полотенец. Сознался, что давно о них здесь забыли.

Фелисада легла лицом к печке. И вскоре задремала.

Проснулась она от тяжести и никак не могла понять, что сковало все тело, придавило к раскладушке. И, лишь ощупав себя, поняла, что лежит под множеством одеял и телогреек. А мужики, собравшись за столом, говорят вполголоса, чтобы не разбудить ее, не помешать.

— А с чего это она в дурдоме оказалась? Какая беда стряслась? Может, и впрямь болезнь была серьезной! Ведь ни с хрена столько лет держать не станут, — говорил Леха.

— Если была бы больна, после стольких лет ее ни за что не выпустили б. Видно, обследование назначили. Убедились — здорова. И выперли из психушки…

— Да нет! У нее даже вещей нет. Ничего. С пустыми руками мы ее встретили. Но и не сбежала. Справка имеется. С печатью. Паспорт. Но сама о себе ни слова не сказала, — вспомнил Серега. И добавил: — Но вернуться было некуда. Так и ответила нам, когда я ее почти из-под колеса вырвал.

— Придет время — сама расскажет. А теперь кончайте трепаться, давайте спать, пока не разбудили бабу, — предложил Никитин и, оглянувшись, заметил, что Фелисада не спит.

Мелко дрожали плечи женщины. Она не хотела вспоминать. Все годы в психушке гнала от себя прошлое. Уговаривала забыть. Может, это и помогло выжить. Ведь там, в дурдоме, никто ни о чем не спрашивал. Так было проще и легче. А здесь заставляют ворошить больное… И Фелисада, сумевшая сдерживать себя в психушке, плакала здесь — в палатке, среди людей, которых совсем не знала.