Забытые страницы русского романса

Мне все чудится, будто скамейка стоит,
На скамейке старушка сидит,
До полуночи пряжу прядет,
Мне любимые сказки мои говорит,
Колыбельные песни поет...
И я вижу во сне, как на волке верхом
Еду я по тропинке лесной
Воевать с чародеем-царем
В ту страну, где царевна сидит под замком,
Изнывая за крепкой стеной.
Там стеклянный дворец окружают сады;
Там жар-птицы поют по ночам и клюют золотые плоды;
Там журчит ключ живой и ключ мертвой воды...
И не веришь и веришь очам!

Петь этот романс легко и приятно, так как по диапазону он годится для любого голоса, содержание же настолько родное, что никаких проблем интерпретации не возникает.

В качестве контрастного примера приведу романс из соч. 33 [5] (№ 3) «Поцелуй». Весьма необычный для Танеева романс. Бурную страсть, отчаянное волнение переживает герой стихотворения, мстящий своей любовью-ненавистью одной женщине за несостоявшуюся любовь других. Певцу надо передать четыре ипостаси любви. В начале и в конце романса — это настоящее:

И рассудок, и память, и сердце губя,
Я недаром, недаром так жарко целую тебя...

Далее в трех эпизодах герой рассказывает о первой своей любви, перед которой «был робок и нем», затем о той, что «обожгла без огня», и о той, что «убитая спит под могильным крестом».

На протяжении всего романса героем владеет, как мы понимаем, не чувство любви, а исступление отчаяния; лишь в одном эпизоде наступает короткое просветление: «щитом» была бы ему единственная любовь погибшей возлюбленной. Мы не знаем, виноват ли он, убита ли она горем или злодеем — здесь перед исполнителем раскрывается простор для деятельной работы воображения. Для каждого эпизода надо найти свой внутренний ритм, свое дыхание, но распределить силы таким образом, чтобы последний эпизод — возвращение к настоящему — прозвучал еще более взрывчато. Этого хочет и композитор, указавший возвращение к первому темпу, но общий характер (Molto agitato) —еще более взволнованный: здесь и подчеркивание слов (слогов) акцентами, частые смены нюансов в вокальной строке и в фортепианной партии, что должно усиливать общее состояние напряженного смятения. Это произведение требует длительной работы, так как оно сложно не только по содержанию, но имеет достаточное количество вокально-технических трудностей — «лихорадочное» синкопирование, неравномерное дробление фраз; в некоторых моментах тяжелые для интонирования скачки в мелодии требуют длительного впевания, и по-настоящему исполнить этот романс может лишь весьма зрелый певец. Самое главное в нем — это сохранить чисто динамический накал, который решает впечатление в целом.

В 1912 году Танеев опубликовал свой последний вокальный сборник под названием «Семь стихотворений Я. Полонского для одного голоса с фортепиано» соч. 34: № 1 «Последний разговор», № 2 «Не мои ли страсти», № 3 «Маска», № 4 «Любя колосьев мягкий шорох», № 5 «Последний вздох», № 6 «Ночь в Крыму», № 7 «Мое сердце — родник». Не все эти романсы интересны для исполнения, во всяком случае — для меня. Но не исключаю в дальнейшем за собой права «реабилитации», если сумею найти «ключ» к оставленным без внимания романсам.

Противоречивые чувства вызывает романс «Последний разговор», открывающий сборник.

В стихотворении Полонского нарисована расхожая ситуация — свидание в ночном саду, соловьиная песнь и безответное признание. Танеев строит свою композицию таким образом, чтобы снять все возможные привычные представления о романсах на эту тему. Романс достаточно сложен по музыкальной структуре, тональный и гармонический планы кажутся даже несколько искусственно выстроенными. Невольно соглашаешься с Асафьевым, подчеркнувшим, что мышление Танеева настолько «сильно и гармонично, что как бы ни казалась отвлеченной и рассудочной найденная им форма, в результате она-то и служит всецело тому, чтобы чувство или эмоциональный тон музыки сохранили именно через нее всю свежесть и первозданность».