Забытые в небе

— Поищем. — ответила Ева. — Тебе с маркой?

— Да хоть какой.

Дверь скрипнула, приоткрываясь. В щель просунулась собачья морда — виноватая, умильная. На усах и в шерсти, возле уха застрял цыплячий пух.

— Опять… обречённо вздохнул Виктор. — Это уже седьмой. Или восьмой, не помню. Ну Улан, ну, паршивец… а ну, иди сюда!

Он попытался сграбастать преступника за загривок, но тот был начеку — ловко вывернулся и юркнул за дверь. Виктор запустил вслед веник. Но пса уже и след простыл — только жёлтое пёрышко колыхалось в воздухе, медленно опускаясь на коврик-половичок.

— Улан? — удивился егерь. — Это ты его так назвал?

— А как его ещё называть? — Виктор сокрушённо помотал головой и уселся на стул. — Не Гусаром же…

XI

Люк ожидал, что его потащат к Генеральному и заранее леденел от ужаса, представляя допрос, проникающий до костей, голос, жуткий серый пузырь над воротником. Но вместо этого его отволокли в комнату охраны — обширное помещение, перегороженное пополам крепкой железной решёткой — и без лишних разговоров запихнули внутрь. В клетке уже помещались остальные пленники, и среди них Пол. Люк испытал мгновенное облегчение, увидев товарища, но тот быстро его остудил: все они приговорены к Паучьему холлу, и теперь остаётся только ждать.

А вот встреча с Огнепоклонниками Люка не обрадовала — слишком свежо было в памяти недавнее предательство. Один из пленников, видимо, разгадав его мысли, горько усмехнулся и сказал: «не спеши осуждать других, парень. Разве не ты привёл этих сволочей наверх? Да, конечно, Генеральный промыл тебе мозги своим голосом — но почему ты думаешь, что с другими поступили иначе? Всех нас ждёт лютая смерть, так что не стоит напоследок обвинять друг друга…»

Он как в воду смотрел — часа не прошло, как в клетку кинули напарника Люка по неудавшейся разведвылазке. Он был страшно избит, глаза заплыли громадными кровоподтёками, сломанная рука висела плетью. Огнепоклонники уложили беднягу в углу клетки, на единственный вонючий матрац, и девушка — одна из двух, отобранных для утех охраны — протянула ему жестяную кружку с водой. Пол, помедлив, присоединился к друзьям.

Люк понимал, что если кто в чём и виноват, то лишь в неспособности противостоять голосу Генерального, все такие везунчики, как Лея. Но это не помогало — между ним и товарищами по несчастью пролегла полоса отчуждения, разделившая их надёжнее любой решётки.

Ожидание тянулось и тянулось. Люк потерял счёт времени; два раза охранники просовывали в клетку бак с водой, и все по очереди пили из единственной кружки. Ночь они провели в полумраке, едва рассеивавшегося зеленоватым свечением графина со светляками Люк поймал себя на мысли, что после настоящего живого огня это гнилостное свечение стало ему омерзительно.

Постепенно зеленоватый свет тускнел — светало. Охранник принёс ещё воды и — новое издевательство! — вонючее ведро, в которое предложил справить нужду всем подряд, парням и девушкам. Пришлось преодолеть отвращение — мочевой пузырь был переполнен, ещё немного, и пришлось бы опорожнить его прямо на пол. Завтрака не было; на просьбу одной из девушек дать чего- нибудь поесть, охранник мерзко заржал: «не успеешь проголодаться, соска, недолго вам осталось!» — и Люк заледенел, осознав, что наступило последнее утро в его короткой жизни.

Он не заметил, как провалился в забытьё — и проснулся от скрежета замка. Перед клеткой со связкой наручников в волосатых лапах стоял гнилозубый. За спиной у него выстроились пятеро охранников, вооружённых железными прутьями.

— Ну что, птенчики, дождались? — проскрипел он. — Подставляйте ручонки, пришло ваше время. Ежели, кто надумает дёргаться — кости переломаем и в таком виде отправим в Паучий холл. Чтобы, значит, волосанам меньше возиться!

Он смачно харкнул себе под ноги, растёр плевок подошвой и взялся за решётку.

— Всё поняли? Тогда — выходи по одному! Паучки проголодались, не стоит мучить бедных зверушек!

Охранники загоготали.

* * *

— Разбирайте, покойнички! Повеселите нас!

Арматурины залязгали по бетонному полу. Люк, двигаясь словно во сне, подхватил одну из железяк — тяжёлая, холодная, шершавая от рыжей ржавчины. Один конец срублен наискось.

«…если изловчиться — им можно и колоть. Но пробьёт ли тупая железяка прочный панцирь?..»

И таким жалким показалось ему это орудие — захотелось отшвырнуть его, забиться в угол, закрыв голову руками и обречённо ждать, когда мерзкие твари дотянутся, вцепятся…

Люк прислушался. Звуки, доносящиеся из-за заслонки были какими-то другими. Никаких осторожных поскрёбываний — громкий треск, стук, скрежет, будто вся нечисть с той стороны скопом ломится в закрытую дверь.

Раздался глухой хлопок — один, другой, третий. Громко, торопливо простучало, будто кто-то огромный с размахом провёл толстой палкой по прутьям решётки. Брызнули щепки, и в досках возникли две большие дыры с неровными вызубренными краями.