— А я и обь… ик… объясняю. И в про… ик… в прошлый раз обья…ик… объяснял. Но вы же все…ик… умные, как папы Карлы, не слушаете! Теперь… ик… не жалуйтесь…
Он покачнулся, повалился обратно на раскладушку и оглушительно захрапел.
Собеседники переглянулись. Вид у всех троих был растерянный.
— Предлагаю пойти наверх. — решительно сказал Шапиро. — Не знаю как у вас, а у меня тут мозги не работают.
— Ты начальник, тебе виднее. — Егерь тяжело поднялся со стула. — А эту штуку ты, Студент, с собой не носи. Лучше вообще сожги, мало ли что…
— А Майке от этого вреда не будет? — обеспокоенно спросил Егор.
— Если кукла сделана для неё…
— Ты что, бокор?
— Вроде, нет.
— Вот и не пори чушь. Яша, где тут у тебя муфельная печь?
— Наверху, в лаборатории.
— Вот и пошли.
* * *
— А дерьмо этот ихний Манхэттен. — объявил Бич. — Деревья нашим не чета, так, недоростки — до двадцатого этажа и то не дотягивают. Вокруг всего острова стена, прямо из воды торчит. Метров десять в высоту, поверху колючка — как в старом фильме, не помню названия…
Он открыл заслонку муфельной печи, стоящей в углу лаборатории. Оттуда пахнуло жаром.
— «Побег из Нью-Йорка» — подсказал Егор. — В шоу, о котором я упоминал, тоже были фрагменты из него.
— Во-во, он самый. И бетону граффити, огромными такими буквами: «Black Lives Matter». Рядом члены и факи, оттопыренные средние пальцы. Тоже во всю стену. И не поленились же ребята…
Орудуя жестяной лопаткой, он выгреб содержимое печи и сыпанул в открытое окошко.
— Тридцать лет прошло, а всё никак не уймутся… — Яков Израилевич извлёк из стола бутылку коньяка. — Обезьяны черномазые… Мало им, что свой Лес изгадили — так теперь и к нам лезут!
— Готово. — Егерь вернул совок на место и тщательно вытер ладони. — Так-то оно вернее будет, клык на холодец…
Егор усмехнулся — жест с развеиванием пепла ветру был не лишён известного символизма.
— Если и куколка и та гипнотическая хрень действительно родом из Манхэттена — придётся с этим что-то делать. Верно, Студент?
— Угу.
Егор скрутил пробку, понюхал. Запах был восхитительным — егерь и завлаб разделяли пристрастие к хорошему коньяку.
— Тогда разливай.
Они, не торопясь, опорожнили стопки и по очереди оторвали по кусочку фруктового лаваша.
— Вот вы говорите — факи… — сказал Егор, заворачивая в липкий, пахнущую фруктами листок кусочек сыра. — Подумаешь, граффити, дешёвка! Вот пустить член с крылышками по стенам «Шайбы» — это да, это я понимаю…
— Это когда такое было? — заинтересовался Бич. Егор с удовольствием поведал ему скандальную историю, не упуская пикантных подробностей.
— А ничего так, с фантазией! — ухмыльнулся Бич. — Молодчина, Мартин, с огоньком. Жаль, я не видел…
— Молодчина… — Яков Израилевич наполнил стопку доверху и опрокинул — единым духом, словно самогонку. Егор при виде столь неуважительного отношения к благородному напитку удивлённо кашлянул. Завлаб же и бровью не повёл — сгрёб бутылку и повторил процесс.
— Что-то ты, Яша, того… — Бич недоумённо посмотрел на миколога. — …злоупотребляешь. Стряслось чего?
— Я же говорю, Мартин. Ему веселье, а мне завтра с утра на ковёр, в ректорат. Вот попрут меня отсюда — куда вы, охламоны, тогда денетесь? А ты — «молодчина»… сволочь он, и больше никто! Сколько раз говорил: трахаешь первокурсниц — и трахай, а студентов зачем плохому учить? Так нет же, никак не уймётся, самогонщик хренов…
На Якова Израилевича было жалко смотреть. Руки у него тряслись, за стёклами очков блестели неподдельные, самые настоящие слёзы…
«…а ведь это для него серьёзный удар. Доцент Шапиро, без преувеличения, душу вложил в свою лабораторию экспериментальной микологии…»
— Что-то я братцы, ни хрена не понял. — признался Бич. — А ну, колитесь, что у вас тут случилось?
Егор в двух словах изложил напарнику происшествие со взорвавшимся перегонным кубом. Егерь крякнул и задумался. Шапиро прикончил четвёртую по счёту стопку.
— Скверное дело, Яша. Неужели действительно могут снять с лаборатории?
— Ещё как могут. — миколог поднял бутылку, посмотрел на просвет, горько вздохнул и зашарил в ящике стола. — И вообще из Московского филиала могут выставить. Есть желающие…
— Слушай… — егерь помедлил. — ты образец Пятна изучить успел?
— Нет, когда? Так, глянул краем глаза. А что?
— Хотя бы определил — это грибница или нет?
Несомненно, грибница, хотя и сильно видоизменённая. — Яков Израилевич от удивления забыл о коньяке. — Но зачем тебе…
— Она живая? В смысле — образец жизнеспособен?
— Вроде, да Можешь сказать, наконец, что тебе нужно?
— Есть одна мыслишка.
XVI
Впоследствии, пытаясь восстановить в памяти события того жуткого дня, профессор Адашьян, заведующий кафедры ксеноботаники МГУ, никак не мог вспомнить: что оторвало его от рукописи, над которой он работал с самого утра — кислотная вонь или то, что в помещении внезапно потемнело? И всякий раз приходил к выводу, что дело, скорее, во втором: светлая стена, от которой отражался падающий из окна свет, в считанные минуты затянула чёрная плёнка, выползшая из вентиляционной отдушины под потолком.