Забытый

Со своей стороны, я испугался, что зашел слишком далеко. К счастью, тут в разговор вмешался Азим Электропулос.

— Товарищ Жерис-хан, — начал он своим льстивым голоском, — товарищ Жерис-хан, дорогой полковник, успел ознакомить вас лишь с одной стороной вопроса — военной. Есть и другие стороны. Обязательства всегда взаимны. Мы не милости ждем, дорогой полковник, от его сиятельства генерала Франше д'Эспрэ, а хотим вступить с ним, через вас, в соглашение.

— Это меняет дело, — отвечал я. — В таком случае я охотно возьму на себя роль, которую вы мне поручаете. Каковы ваши предложения?

— Мы просим вас предоставить нам эту ночь, чтобы сформулировать их, — заявил Азим Электропулос, обменявшись взглядом с другими членами собрания.

— Это вполне правильно, — согласился я. — Но могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос?

— Говорите.

— Каких гарантий потребуете вы от меня?

— Ваше честное слово, что так или иначе вы вернетесь, как военнопленный.

— Даю вам его, — царски-великодушно обещал я.

— Товарищи, — объявил Жерис-хан. — Заседание закрыто. Следующее состоится завтра, в одиннадцать часов, и на нем полковнику Пендеру будут сообщены предложения правительства Оссиплури.

Он собирал свои бумаги.

— Я немедленно отправлюсь, — продолжал он, — к кому вы знаете, представить на утверждение, согласно нашей конституции, только что единогласно принятые нами постановления.

Как вы могли заметить, мне уже несколько раз пришлось слышать эту таинственную формулу — кого вы знаете. Я только что собрался задать вопрос, который помог бы мне

разъяснить эту тайну, как с удивлением заметил, что все члены собрания, в том числе товарищ Лашом-Аржантон и даже Азим Электропулос, вытянулись в струнку. В зал входил высокий татарин в белой атласной одежде, шитой золотом. Жерис-хан сделал недовольное движение.

Он вскрыл пакет, который подал ему татарин на серебряном подносике. Глаза у него сверкнули. Он смял письмо.

— Передай кому ты знаешь, — сухо сказал он, — что полковник Пендер сочтет за удовольствие явиться сегодня вечером по приглашению.

Татарин отвесил поклон и направился к выходу.

В эту минуту я сделал то, что и сейчас представляется мне безумным.

Но мне вскружили голову мои успехи в дипломатии, и я в самом деле не знал никаких сомнений и опасений.

— Pardon, — сказал я. — Разрешите два слова. И, обращаясь к татарину:

— Погодите-ка, молодой человек. Я повернулся к Жерис-хану:

— Во Франции люди из общества принимают приглашена только при двух условиях: если им известно, к чему это приглашение их обязывает, и если им знакомо лицо, приглашающее их.

— Bravo! — негромко воскликнул товарищ Лашом-Аржантон.

Жерис-хан сделал гримасу, которая должна была изображать улыбку.

— Я удовлетворю ваше желание, господин полковник. Вы приглашены сегодня в девять часов вечера на обед к олигарх; Оссиплури. Это честь, которая…

— Позвольте, позвольте. Вы сказали: олигарху Оссиплури.. Я перестаю понимать. Олигархия — это правление не многих, если память не изменяет мне. Как же может бьт в таком случае один олигарх? Я не люблю, когда меня мороча баснями, господа.

И я выпрямился во весь свой рост. Жерис-хан, видимо, достиг предела терпения.

— Надеюсь, мы не станем обсуждать здесь оссиплурийскун конституцию, — сказал он. — Будем держаться факта: в Оссиплури есть олигарх. Олигарх Оссиплури — высшая власть в стране. Олигарх Оссиплури приглашает на обед военнопленного.

— Еще раз прошу прощения: не военнопленного, а — в последние десять минут — полномочного делегата, — возразил я с чувством собственного достоинства, которое росло с каждой минутой.

— Если хотите, — согласился Жерис-хан, позеленев от злости, — слова ничего не меняют.

Я направился к татарину в белом атласе. Вид у меня, очевидно, был самый внушительный, так как он простерся ниц.

— Молодой человек, — сказал я ему, — ты передашь тому, кто послал тебя, что полковник Этьен Пендер сочтет за удовольствие явиться к нему в полночь, ни минутой раньше, ни минутой позже. Иди и да сохранит тебя бог, которому ты молишься.

Татарин поклонился еще раз и вышел. В зале — общее смущение и изумление. Азим Электропулос — и тот окаменел.

— Вы с ума сошли! — прошептал он. Я подошел к Жерис-хану.

— Товарищ, — сказал я ему, — вы только что взяли с меня честное слово. Что бы вы сказали, если бы я на ваших глазах изменил своему слову?

— Не понимаю.

— Огорчен за вас или за вашу память. Так я напомню вам, что сегодня днем я дал слово мадемуазель Лили Ториньи, что буду у нее в уборной в театре Folies, между вторым и третьим актом «Златоглава». Я явлюсь на свиданье пунктуально. А затем, в полночь, предоставлю себя в распоряжение олигарха Оссиплури.

В моих манерах, когда я произносил эти слова, было столько величия, что члены Собрания понурили головы.

Я подошел к товарищу Лашом-Аржантону и фамильярно продел руку под руку старика.

— А пока что, дорогой маркиз, я рассчитываю, что вы познакомите меня с увеселительными местами Мараканды, города, который я вообще жажду получше узнать. Господа, кто любит нас — следует за нами. Обедать! Обедать!