Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

В чем же источник этого апломба, переходящего порой в манию величия? Дело в том, что наш герой, которому есть что скрывать, и даже больше, чем Чорану, живет под постоянной угрозой обнародования его совсем недавней приверженности Легионерскому движению и фашизму. Элиаде, которому уже 41 год, испытывает непрерывное психологическое напряжение, и оно неоднократно прорывается. Например, в тревожных посланиях, которые он направляет Марселю Бриону в 1950—1951 годах. В те годы Брион ведет в газете «Ле Монд» колонку «Зарубежное литературное обозрение»; Элиаде предлагает ему включить в один из обзоров рассказ о недавно написанных или переведенных им книгах. Однако этого не происходит. «Не отказались ли Вы от нашего проекта?» — спрашивает Элиаде Бриона 4 октября 1950 г. Год спустя, 17 августа 1951 г., в ответе Элиаде на послание Бриона сквозит явная тревога. Историк религий пишет: «Мне показалось, что в Вашем письме проскользнул намек, глубоко меня смутивший, поскольку он касается моих прежних опасений: Вы спрашиваете себя, не выйдет ли так, что эта газета «начнет писать исключительно на политические темы»... на мой взгляд, эта фраза касается меня лично: для руководства «Ле Монд» я, видимо, политически нечист... Я знаю, что г-н Реми Рур общается с некоторыми из моих соотечественников. Мне нетрудно вообразить, что он мог услышать от них обо мне: фашист, нацист, военный преступник и т. п.». Элиаде добавляет, что на него возводят клевету «особенно легко, потому что всем известно — я никогда не защищаюсь от клеветы»[847]. По понятным причинам... На самом деле никакие из опасений, выраженных здесь Элиаде, не были реализованы. Марселю Бриону явно было неизвестно его боевое прошлое, и он поспешил успокоить историка религий. Он, видимо, просто был занят другими делами и задержался со сдачей рукописи своего обзора в редакцию. Элиаде остался уверенным в обратном. Он так беспокоился, что это даже отразилось в его дневнике. «Наверняка что-то произошло, я уверен, но что именно?»[848]. Что это, оправданные опасения или чистой воды паранойя? По всей видимости, следует отдать предпочтение второй гипотезе. Но все же у Элиаде есть и веские причины для беспокойства.

Первые трудности Элиаде в Сорбонне и в НЦНИ[849]

В 1946 г. возникли первые затруднения в Сорбонне. 20 октября Элиаде пишет в дневнике, что встречался с Альфонсом Дюпроном, что тот разговаривал с ним «очень сердечно» и Элиаде просил его «выступить свидетелем в его пользу» в Сорбонне, дабы «расстроить козни С. и ему подобных»[850]. Кто был этот таинственный С., не известно. В 1947 г. возник еще один «заговор»: Элиаде дважды подавал заявление о вступлении в НЦНИ, и дважды ему было отказано из-за его политических взглядов 1930—1940-х годов. Он сам рассказал о своих злоключениях в дневнике и в воспоминаниях. Первое заявление рассматривалось в ходе сессии НЦНИ в июне 1947 г. и было отклонено «по причинам политического характера»[851]. Второй отказ последовал несколько месяцев спустя. «Еще одна новость, которая меня убивает», — писал он с возмущением[852]. Он, однако, заручился самыми весомыми рекомендациями — Луи Рену, Жоржа Дюмезиля, Поля Массон-Урселя, а докладчиком по его кандидатуре был назначен Анри-Шарль Пюш[853]. Все эти крупные профессора разделяли его негодование. По мнению Дюмезиля, за этим непременно кроется «политическая интрига». Люсьен Фебвр и Габриэль Ле Бра намереваются опротестовать в дирекции НЦНИ принятое решение. Неизменный Альфонс Дюпрон — он информирован все-таки немного больше других, — в свою очередь, предлагает предпринять все возможное, чтобы предупредить гневную реакцию со стороны румынского дипломатического представительства[854]. Однако этому почетному караулу ничего не удалось сделать. «Клевета», «оскорбление» «я попал в западню» — строки элиадевского дневника клокочут яростью. Но что же на самом деле произошло? Историк, корчащий из себя жертву сталинистов, предлагает версию, которую его французские защитники потом охотно принимают на. веру. На этот раз главным вдохновителем ужасного «заговора» был не кто иной, как профессор Симион Стоилов, известный математик, новый посол Румынии во Франции. По убеждениям он был левым, но не коммунистом. Он, конечно, запрашивал в Бухаресте, какие действия предпринять по отношению к Элиаде, и получил соответствующие рекомендации. «Он повел себя как полицейский осведомитель», — негодовала «жертва», уверенная во «вмешательстве» в это дело румынской полиции[855].