Забытый язык

Необходимо различать содержание мыслительных процессов и логические категории, используемые при мышлении. Хотя верно то, что содержание мыслей во время бодрствования не подчиняется ограничениям пространства и времени, категории логического мышления имеют пространственно-временну́ю природу. Я могу, например, думать о своем отце и констатировать, что его установка в определенной ситуации идентична моей. Это утверждение логически правильно. С другой стороны, если я заявлю: «Я – мой отец», – утверждение окажется нелогичным, потому что не соответствует законам физического мира. Однако эта фраза с точки зрения внутренних переживаний логична: она выражает ощущение моей идентичности с отцом. Логические мыслительные процессы в состоянии бодрствования подчиняются категориям, имеющим корни в особой форме существования – той, когда мы связаны с реальностью в терминах действия. В спящем состоянии, которое характеризуется отсутствием даже потенциального действия, используются логические категории, имеющие отношение только к моему самоощущению. То же верно и для чувств. Когда в бодрствующем состоянии я испытываю какое-то чувство к человеку, которого не видел двадцать лет, я осознаю тот факт, что этот человек отсутствует. Если человек мне снится, мое чувство воспринимается так, как если бы он или она присутствовали. Однако слова «как если бы присутствовали» выражают чувство в логических концепциях «бодрствующей» жизни. Во сне нет никакого «как если бы»: там человек действительно присутствует.

На предыдущих страницах была предпринята попытка описать условия, возникающие во сне, и сделать из этого определенные выводы, касающиеся качеств активности в сновидении. Теперь мы перейдем к исследованию одного специфического элемента, имеющего огромную важность для понимания процессов сна. Мы говорили о том, что во сне мы не занимаемся управлением внешней реальностью. Мы ее не воспринимаем и не влияем на нее, как и не подчиняемся воздействию внешнего мира. Отсюда следует, что эффект такого отхода от реальности зависит от качеств реальности как таковой. Если воздействие внешнего мира по сути благотворно, отсутствие такого воздействия во сне имело бы тенденцию понижать ценность нашей активности во время сна, так что она уступала бы нашей психической деятельности в дневное время, когда мы находимся под воздействием благотворного влияния внешней реальности.

Однако правы ли мы в том, что воздействие реальности носит исключительно благотворный характер? Не может ли быть, что оно также и вредоносно, и тем самым отсутствие такого влияния способствует проявлению качеств, превосходящих те, которые свойственны нам наяву?

Говоря о реальности вне нас, мы не имеем в виду в первую очередь природный мир. Природа как таковая не хороша и не плоха. Она может быть полезна нам или вредна, и отсутствие ее восприятия освобождает нас от задачи управлять ею или защищаться от нее, но не делает нас ни глупее, ни мудрее, ни хуже, ни лучше. Все обстоит совершенно иначе с созданным человеком миром вокруг нас, с той культурой, в которой мы живем. Их воздействие на нас весьма неоднозначно, хотя мы и склонны считать, будто оно идет исключительно нам на пользу.

Действительно, свидетельства того, что влияние культуры благотворно, кажутся почти исчерпывающими. От мира животных нас отличает способность создавать культуру. Различия культурного уровня отличают высшие формы человеческого развития от низших. Простейший элемент культуры – язык является необходимым условием любых достижений человечества. Человека заслуженно называют животным, создающим символы, потому что без способности говорить мы едва ли могли бы быть названы людьми. Однако любая другая функция человека также зависит от наших контактов с внешним миром. Мы учимся думать, следя за другими людьми и учась у них. Мы развиваем свои эмоциональные, интеллектуальные и артистические способности под влиянием соприкосновения с накопленными знаниями и художественными свершениями, созданными обществом. Мы учимся любить и заботиться о других благодаря контактам с ними, и мы учимся сдерживать импульсы враждебности и эгоизма в силу любви к другим или по крайней мере из страха перед ними.