— Он покинул нас, — произнес наконец Лонгин. — Удалился в Элизиум.
— Он умер?
Лонгин кивнул.
Красс затрясся от рыданий и уронил голову на руки. Окружающих он совершенно не замечал.
Решительно настроенному легату все стало совершенно ясно.
— Красс, с твоего позволения я намерен увести армию туда, где она окажется в безопасности. Этой же ночью.
Красс дернулся на своем табурете и уставился в пол.
Лонгин повысил голос:
— Нам необходимо отступить под покровом ночи.
И снова ответа не последовало. От Красса, спасителя Рима, осталась лишь телесная оболочка.
Лонгин оглядел остальных.
— Можете оставаться с ним, — презрительно сказал он, — или идти со мной. Восьмой легион через час выступает к Евфрату.
Офицеры снова взволнованно и невнятно заговорили между собой. Лонгин ждал, нетерпеливо постукивая пальцами по рукояти меча.
— Легат, у нас есть один местный, который много раз помогал нам, — вновь заговорил префект, польщенный тем, что оказался в центре внимания.
Лонгин недовольно вскинул брови:
— С тех пор как мы заняли Карры, Андромах не раз проявил себя с самой лучшей стороны. Благодаря его сведениям нам удалось отразить немало нападений парфян.
— Позволь предположить, — полным яда голосом перебил его Лонгин. — Это твой Андромах пообещал вывести нас в безопасные места?
— Да, легат, так он говорит.
— Где-то я совсем недавно слышал точно такие же слова…
Копоний был настроен очень решительно.
— Насколько я знаю, до гор всего пять-шесть часов ходу.
— Клянусь Юпитером, что-то не верится, — еще язвительнее ответил Лонгин.
Но легаты уже начали возбужденно перешептываться.
Даже Красс поднял голову.
— Я знаю путь к реке! — Лонгин стукнул кулаком по ладони. — Эти дети грязных шлюх — все до единого предатели. Или вы уже забыли Ариамна?
Все снова испуганно стихли.
— Публий… — нарушил тишину Красс. — Где Публий?
Офицеры потерянно молчали.
Комициан первым набрался смелости и заговорил.
— Мне представляется, что Армения для нас лучше, — нерешительно произнес он. — Дорога к реке проходит по совершенно плоской равнине.
— По моим сведениям, до гор идти самое меньшее целый день. А до Евфрата мы доберемся за ночь, — настаивал Лонгин. — Кто со мной?
Все, как один, вновь отвели взгляды.
Ветеран больше не мог выносить этой бесхребетности.
— Болваны! Вас всех перебьют! — воскликнул он и вышел так быстро, что его алый плащ взметнулся, словно на ветру.
Снова воцарилось непродолжительное напряженное молчание, а потом оставшиеся принялись расспрашивать Колония насчет предлагаемого им пути к спасению. О решительном легате сразу позабыли. Что еще оставалось делать — иначе они не могли оправдать свое решение остаться с Крассом.
Командир восьмого был верен своему слову. Ровно через час его легион, сохраняя почти полную тишину, направился в пустыню. Его движение выдавали только случайные удары мечей или копий о щиты. Из донельзя уставших воинов других легионов мало кто даже посмотрел им вслед.
Услышав топот ног, позвякивание доспехов и сдержанный кашель, Ромул быстро вскочил. Бренн продолжал мирно похрапывать, зато этруск лежал с открытыми глазами. Вдвоем они вышли из хижины и направились к главным воротам.
— Восьмой уходит, — сказал Ромул. — Может, нам тоже стоит уйти?
Выражение лица этруска в лунном свете казалось загадочным.
— За дезертирство казнят на кресте. Мы должны остаться.
Ромул нахмурился. Вряд ли измученные часовые, если они вообще были, заметили бы, что трое солдат тайно покинули город. О дисциплине в войске этой ночью забыли.
— А что говорят звезды?
— Очень мало.
Ромул пожал плечами и решил поверить другу. Бренн, похоже, твердо решил идти с Тарквинием хоть на край света. Юноша относился к великану как к отцу, а потому его намерение служило и для Ромула веской причиной, чтобы остаться.
Они вернулись в хижину. К тому времени Бренн тоже проснулся.
— Что случилось?
— Восьмой уходит в Зеугму.
— Проще было бы перелезть через стену и удрать. Никто не увидел бы.
— Нет, — твердо возразил Тарквиний. — До Евфрата отсюда идти меньше дня. Там спасение. Люди немного отдохнули и смогут туда добраться.
— А по-моему, убегать среди ночи — это трусость. — Бренн вновь улегся на утоптанный земляной пол и закрыл глаза. — Как бы там ни было, а мне нужно как следует отоспаться.
Ромул представил себе движущуюся во тьме колонну легионеров. Восьмой до сих пор казался несломленным и даже гордым. Не то что все те, кто остался в Каррах и вокруг города. Его желудок стиснуло болезненным спазмом. Может, и правда, мудрее было бы отступить в темноте, пока враги не могут пользоваться своими смертоносными луками? Зачем было дожидаться утра? Ему казалось, что в этом нет никакого смысла. Но этруску, наверно, виднее. Накануне Ромул устал, как никогда в жизни. Он закрыл глаза и тут же уснул.
Гаруспик до самого рассвета не произнес ни слова. Он сидел у открытой двери, всматривался в звездное небо и думал. Тарквинию было очень не по себе оттого, что пришлось обманывать друзей, но иного выхода не было. Минувшие годы неопровержимо доказали ему правоту Олиния.