Забытый легион

— Венеты покорились нам двенадцатью месяцами раньше, — начал он. — Но за время долгой зимы они собрались с силами, и как-то раз друиды уговорили вождей племени взять в плен нескольких наших офицеров, занимавшихся фуражировкой. Эти псы рассчитывали получить за них богатый выкуп. Они укрылись в крепостях, построенных на островах и отмелях. Мы не могли добраться до них пешком, разве что во время отлива.

Фабиола мало что знала об этой кампании и сейчас нетерпеливо ждала продолжения.

После того как Брут начал рассказ, уговорить его закончить оказалось нетрудно.

— Когда наступила весна, мы выстроили на Лигере флот трирем и спустились к устью. И застали мерзавцев врасплох!

Фабиола вздрогнула — «Аякс» поднялся на вершину волны и соскользнул в ложбину между валами.

— Долго еще? — спросила она.

Брут сразу же вызвал капитана, босоногого грека, который то стоял на руле, то прохаживался по палубе и орал на рабов. Тот долго что-то объяснял. Выслушав его, Брут повернулся к Фабиоле:

— Осталось совсем немного, любовь моя. Мы уже миновали Мизенум и вошли в залив.

Фабиола улыбнулась.

— Неужели у венетов не было настоящих больших кораблей?

— Еще как были! Большие килевые суда с огромными парусами. Наши рядом с ними казались игрушками, — победоносно улыбнувшись, сказал Брут. — Но Марс ниспослал нам штилевую погоду, мы полдня шли на веслах и прижали их к причалам и скалам, на которых они устраивали свои селения. Чтобы избежать неожиданностей, я приказал привязать к длинным серпам шесты, и мы порезали их снасти в клочья.

Его любовница восхищенно ахнула.

— Мы высадили большой отряд, и он мигом захватил селения. И офицеров освободил. — Брут тяжело вздохнул. — Цезарь хотел, чтобы венеты послужили примером для всех остальных. Мы казнили предводителей восстания, а все племя продали в рабство.

Фабиола поправила украшенный жемчугом золотой обруч, придерживавший ее волосы, и постаралась смирить воображение, чтобы оно не нарисовало ужасную сцену: крики искалеченных и умирающих воинов, покрасневшее от крови море, качающее на своих волнах безжизненные тела. Охваченные огнем соломенные крыши, рыдающие женщины и дети, которых избивают и связывают веревками, — новые рабы, которые должны еще сильнее обогатить Рим. И то, что Цезарь совершал все это во имя Рима, не могло служить оправданием таких деяний. В жизни должно быть что-то еще помимо войны и захвата рабов.

Почувствовав ее волнение, Брут взял руки Фабиолы в свои ладони.

— Война чудовищна, моя дорогая. Но когда Цезарь станет единоличным правителем, нам больше не будет нужды кого-то завоевывать. В республику вернется мир.

«Твой полководец истребил и ограбил целые народы для того, чтобы выплатить долги Крассу и разбогатеть самому, — горько подумала Фабиола. — Для этого необходимо особое хладнокровие, вернее бездушие. Такой человек, конечно же, мог без зазрения совести изнасиловать одинокую рабыню восемнадцать лет назад Я должна встретиться с ним. И выяснить, действительно ли это был он».

— Когда же ты наконец представишь меня Цезарю? — спросила она, затрепетав ресницами. — Я хочу своими глазами увидеть человека, перед которым ты так благоговеешь.

С недавних пор Цезарь стал проводить зимы в Равенне, находившейся в двухстах милях севернее Рима. Брут намеревался, устроив Фабиолу на вилле, отправиться туда на либурне для совещания с вождем.

— Он мне говорил, что и сам хочет познакомиться с тобой, — ответил Брут. Нетрудно было заметить, что это приятно ему. Но тут же он добавил, досадливо поморщившись: — Но это случится не слишком скоро. Эти проклятые оптиматы [24], что собрались в Сенате, давят на Помпея, вынуждают его нарушить соглашение и вернуться в город. А Цезаря они хотят отдать под суд за превышение полномочий проконсула Галлии.

— Катон и его прихвостни?

Скорчив гримасу отвращения, Брут кивнул.

Фабиола много знала о молодом сенаторе, который поставил себе целью жизни спасти Рим от тех, кого он считал алчными лицемерами. Он и еще ряд политиков, придерживавшихся сходных взглядов, назвали себя «оптиматами» — лучшими. Цезаря они считали своим злейшим врагом. Бывший квестор Катон был прекрасным оратором, вел такую же аскетическую жизнь, как и его главный враг, часто облачался в черное — потому что честолюбивые политики носили пурпур. Однажды он даже посетил с несколькими друзьями Лупанарий. Но, в отличие от всех остальных знатных посетителей, он отказался от женщин и мальчиков, которых предлагала ему Йовина, но изъявил желание отдохнуть в бане. Эта сдержанность тогда восхитила Фабиолу, которая слушала его подстрекательские речи из своего тайника.

— И его дружок Домиций. Они постепенно загоняют Цезаря в угол.

— Но ведь он не хочет отказаться от командования своими легионами.

— С какой стати?! — воскликнул Брут. — После всего, что он сделал для Рима?

Фабиола кивнула, вспомнив недавно услышанные от кого-то слова о том, что, если Цезарь вернется в Рим как простой гражданин, с ним будут обращаться хуже, чем с собакой.

— А если Помпей распустит свои?