Забытый - Москва

- Э-хе-хе... Что тут возразишь? Да только война войне рознь, и когда она меж своими затевается... Вот и теперь. С Тверью у нас всегда нескладно было, а сейчас вовсе к серьезному конфликту дело. Что в прошлом году получилось, ты знаешь, но тем дело не кончилось. Опять там свара, и князь Еремей Константиныч приехал жаловаться на Великого князя, Михаила Александровича, уже мне, потому что тамошний владыко Василий его не поддержал. Мне его, как союзника Москвы, не защитить нельзя, поэтому...

Алексий сделал короткую паузу, то ли желая подчеркнуть значимость того, что за этим последует, то ли просто подыскивая нужное слово или переводя дух, и Дмитрий не удержался, вставил:

- Сейчас, отче, ты рассуждаешь не как митрополит всея Руси, а как москвич.

Алексий поджал губы и даже пристукнул ладонью о подлокотник кресла:

- А ты куражишься, как маленький мальчик перед старым воспитателем, которого поймал на ошибке. И радуешься показать, какой ты умный, а он дурак. Неужели и тебе объяснять надо, что с точки зрения "ВСЕЯ РУСИ" мне надо быть москвичом и только москвичом, и очень еще долго москвичом.

Дмитрий покраснел:

- Прости, отче.

- Ладно. Ты не перебивай, а слушай. Мне придется Михаила Тверского прижать. Послушать-то он, может, меня и послушается, но надолго ли? Тут ведь все теперь зависит от его взаимоотношений с Олгердом, а если проще и честнее - от одного Олгерда. Так?

- Так. Насколько я информирован, полки Олгерда, как только узнали о потере Ржевы, из Твери ушли. Показатель важный.

- Почему я тебя и позвал.Ты знаешь Олгерда. Расскажи, на что он способен, как может повести себя в данной обстановке?

- Увод полков означает, что он за них встревожился. То есть забоялся Москвы. Потеря Ржевы, вероятно, насторожила его больше, чем мы предполагали. Не знаю уж почему, но он увидел с нашей стороны реальную угрозу. А Олгерд не такой человек, чтобы терпеть чужой кулак у себя за спиной.

- То есть, если Михаил к нему обратится вновь, он ему безусловно поможет?

- Это зависит только от Олгердовых обстоятельств. Будь у него прочные отношения с Орденом и Польшей, он бы и без Твери нашел повод ударить по Москве.

- Даже без Твери? - Алексий помрачнел.

- Несомненно. Это мужик хваткий. Умнейший и расчетливый. У него одна дума - расширить свои границы. А сделать это проще всего, а может, и единственно возможно сейчас - за счет русских княжеств. Часть их он уже подмял, так о чем же тут гадать? Так что помощь его Твери будет зависеть только от отношений Литвы с Орденом. В меньшей степени - с Польшей. Если там более-менее, то...

- Да-а... Как же быть-то? - но этот вопрос был, конечно, не к Дмитрию, а к себе, и не вот появившийся, а давний, больной, сложный. - А что ты можешь сказать: что подвигает его на решительные действия? Необходимость, опасность, слабость противника или его сила?

Дмитрий пожал плечами:

- Ну как тут определенно сказать? Конечно, слабость прежде всего. Что плохо лежит, то его. Но и сила тоже. Потому что понимает, если усиливающегося соперника сразу не свалить, то он тебя свалит. Вон с рыцарями как дерется - вдрызг! Хоть и не везет ему с ними - просто кошмар, хоть и не победил их ни разу, сколько народу угробил, а лезет и бьет, лезет и бьет. И добился-таки, немцы его побаиваются и уважают, и договоры имеют, и что главное - выполняют. Но сильно рисковать Олгерд не любит. Даже не то что не любит, а глупостью считает. Чтобы все, что собирал много лет, налаживал, до ума доводил, и даже не сам, а еще отец, и сразу поставить на кон и положиться на случай - этого он не делал и не сделает никогда.

- Хм, - Алексий сделал неопределенный жест рукой, - любой опытный государь не поставит на кон свою землю, если его не принудят к тому крайние обстоятельства. А Олгерд - не любой. Это мудрец. И храбрец. И делец...

- ...и на дуде игрец! - с улыбкой закончил за митрополита Бобер.

- Да, и на дуде, - тоже улыбнулся Алексий, - но вся эта игра против нас оборачивается. И нам крепко надо подумать, чтобы под ту дуду не заплясать. Как бы ты повел себя в таких обстоятельствах?

- Я?!! - Дмитрий почувствовал жар, перед ним встал берег Синюхи, когда Олгерд спрашивал у него совета, так это почему-то показалось похожим: "Советуется! И кажется - без дураков. Значит!.." Он быстро взял себя в руки: - Если исходить из сказанного, то нельзя дать почувствовать ему свою слабость. И возврат Ржевы в этом отношении очень кстати. С другой стороны, нельзя его задирать, дразнить. Потому что в личном плане человек это крайне самолюбивый, злопамятный, мелко обидчивый, даже, по-моему, тщеславный.

- Ну-у, при таком-то уме?