Элиза внезапно проснулась, охваченная уверенностью, что сон важен, что его необходимо превратить в сказку. В отличие от большинства идей, приходивших во сне, эта почти не требовала изменений. Ребенок, дитя внутри Элизы, каким-то образом способствовал возникшим ощущениям. Она не могла объяснить почему, но была престранно уверена, что ребенок связан с историей и помогает Элизе увидеть ее так ярко и полно. В тот же день она написала сказку, озаглавив ее «Глаза старухи», и в последующие недели часто думала о печальной старой женщине, у которой украли правду жизни. Хотя Элиза не видела Натаниэля с их последней ночи, она знала, что художник продолжает работать над иллюстрациями к ее книге, и хотела посмотреть, на какие образы вдохновит его новая сказка. Темной ночью, когда Мэри принесла продукты, Элиза попросила ее позвать Натаниэля, равнодушным тоном обмолвилась, что он может навестить ее в ближайшие дни. Мэри лишь покачала головой.
— Миссис Уокер не позволит, — тихо сказала она, хотя в доме никого, кроме них, не было. — Я слышала, как она кричала об этом в разговоре с госпожой, и госпожа заявила, что не следует ему ходить через лабиринт и навещать вас. Больше не следует, после того, что случилось. — Мэри взглянула на растущий живот Элизы. — Она сказала, что все может запутаться.
— Вот нелепость, — возразила Элиза. — Мы сделали это для Розы. Мы с Натаниэлем оба любим ее, мы поступили, как она просила, чтобы помочь ей обрести то, чего она хочет больше всего на свете.
Мэри, которая ясно дала понять, что именно думает о беременности Элизы и о том, как та собирается поступить с ребенком после его рождения, ничего не ответила.
Элиза разочарованно вздохнула.
— Я только хотела поговорить с ним об иллюстрациях к волшебным сказкам.
— И ваши сказки миссис Уокер не по душе, — сообщила Мэри. — Ей не нравится, что муж рисует для ваших историй.
— Но почему?
— Завидует она, аж позеленела вся, точно пальцы старого Дэвиса. Ее бесит, что муж тратит время и силы на ваши истории.