Забытый сон

— А нам говорили, что про письмо он уже знал и сам просил своего секретаря это письмо ему принести.

— Ну, может, и так было, — великодушно согласился Рябов, — я уже иногда запамятываю. Только он повесился, это точно.

— И вы считаете, что это было самоубийство?

— Конечно. Эти господа ведь с жиру бесились. Он ремонт в своей квартире делал, другой девочек к себе водил, третий — мальчиков. В таком доме только такие господа и жили. И всегда хорошо жили. И при советской власти, и потом. Они всегда устраивались. Его папаша был известным врачом еще до войны. Потом при Советах неплохо жил. А сынишка у нас даже в крупных начальниках ходил, песни народные пел, разные фестивали организовывал. Потом уехал за границу. А когда вернулся, сразу бизнесменом заделался. В общем, у них и куры несутся, и петухи. Это мы как тогда плохо жили, так и сейчас плохо живем.

— Господин Рябов, а как все произошло? Неужели в его квартире никого больше не было?

— Не было, конечно. Я на смену в девять заступил и никого не видел.

— Подождите, — прервал его Дронго, — значит, до вас там был другой дежурный?

— Конечно, другой. Раньше полагалось сутки дежурить и трое дома. А нас тогда взяли двоих. И мы вдвоем работали. Сутки дома, сутки — на смене. Правда, платили полтора оклада, но все равно не так много.

— Значит, в доме был и другой консьерж?

— Мой напарник. Андрей Скалбе. Он живет сейчас в Вентспилсе. Андрею тогда было двадцать или чуть больше, он совсем молодым был. И ему нравилось там работать. Потом и он ушел, через год или полтора.

— И вы в девять заступили, — напомнил Дронго. — Он сдал вам дежурство и ничего не сказал про посторонних.

— Не было в доме посторонних. Там всего восемь квартир. Иначе он меня предупредил бы, — упрямо повторил Рябов, — и ключи запасные у нас лежали, мы их мастерам давали, когда они приезжали на работу. Но они к десяти приходили, а наш жилец, тот самый, который покончил с собой, Краулинь, раньше приехал. Вежливый был, не задирался. Поздоровался и поднялся по лестнице, дверь своими ключами открыл. Потом в квартире остался. И машину рядом с домом оставил, все как обычно. Его секретарь приехала, поднялась, звонила, стучала, он не отвечал. Ко мне спустилась, и мы снова ему домой позвонили. Но он не ответил, и тогда мы наверх поднялись. Дверь открыли и его нашли. Она кричать стала, а я ее сразу послал вниз, звонить в полицию.

— А почему не позвонили из квартиры? — сразу спросил Дронго.

— Как это из квартиры? Я ведь все знаю. Там ничего нельзя было трогать. Чтобы моих отпечатков не было. Мы ученые, такие вещи хорошо знаем. И краской везде пахло, маляры только закончили работу. Я сразу ее вниз послал, а сам к соседям начал стучаться. Хорошо, что соседи еще дома были. Там на площадке три квартиры были. В одной Кловисы жили. Их отец тоже врачом был. И сын тоже врачом стал. А в другой квартире — семья Березкиных. Жена и сын, ему уже шестнадцать стукнуло, в это время дома были. А муж на работу ушел. Ну, они все и пришли, чтобы я, значит, один не оставался. Хотя нет. Не так было. Сначала Кловис пришел, а потом Березкины появились. Но они в квартиру не входили. Мать боялась пускать сына к повешенному, говорила, что нельзя на самоубийцу смотреть, мол, нехорошая примета.

— Ясно. А потом приехала полиция?

— Через несколько минут. Они рядом стояли, недалеко от дома. И первыми к нам явились. А потом все остальные. Такое дело громкое было, о нем все газеты писали. И дамочка, жена, значит, покойного, все не успокаивалась. Ходила в полицию и в прокуратуру, жалобы писала. На всех нас писала, что мы не заметили убийцу, который в дом вошел и ее мужа убил. Ну смех один был. Я сам видел, как он мимо меня прошел и наверх поднялся. И больше никто в дом не входил. А потом его помощница приехала — его секретарь. Тухлое дело было, но меня пять раз в полицию вызывали.

— И ничего не нашли?

— Ничего, — отмахнулся Рябов. — Вот тогда я и решил, что мне пора уходить. Платят гроши, а требуют следить за каждым, как будто меня телохранителем взяли. И через год мы сюда перебрались, чтобы здесь нормально жить. Только не получилось у нас. Сначала дочь уехала отсюда со своей семьей в этот Калининград, решила, что там лучше устроится. А потом Лида, жена моя, умерла. Вот теперь я и сижу здесь один, жду, когда меня из моего дома выгонят.

— Вам разве не обещают компенсации? — не выдержав, вмешалась Фешукова.

— Какая компенсация? Дадут тысячу латов и ногой под зад. Говорят, что мой дом дороже не стоит. А какую квартиру я могу купить за тысячу латов? Скамейку в парке, чтобы там умереть?

— Значит, вы переехали десять лет назад? — уточнил Дронго.

— Почти десять. Точнее, девять с половиной.

— И за сколько вы тогда купили этот дом?

— Девять тысяч латов дал, — зло сообщил Рябов, — целое состояние. Это сейчас шестнадцать тысяч долларов. Можете себе представить? А они говорят, что меня обманули.