Забывая О Войне

Мне пришлось успокаивать его и объяснять зачем оно. Послушал он меня не сразу. А потом, когда я сказала ему, что влюблённый человек сам к нему потянется, он выхватил из моей руки бутылку и выпил всё залпом. Про боль в сердце я не рассказала, потому что была уверена, что не заболит у него ничего.

— Что дальше? — спросил он, вытирая рот рукой.

Нет-нет-нет… сердце начинает колоть. За секунду боль увеличивается и заставляет меня взяться за болящее место. Не может этого быть… он не может любить меня!

— Что с тобой? С тобой всё в порядке? Умирать собралась передо мной? — спрашивал Мэйсон, смотря на меня глазами, наполненные беспокойством.

— Ответь мне только честно, пожалуйста… — шептала я, держась за сердце. Я НЕ ХОЧУ ВЕРИТЬ В ЭТО!

— Что? Говори уже!

— Что ты чувствуешь ко мне? Если не скажешь, тебе будет больно также, как и мне сейчас. Скажи мне правду, Паркер.

Как же давно я не называла его по фамилии… знакомая игра буквами на моих губах осталась и я шептала эту фамилию, как молитву.

— Что?! Чем ты меня напоила?!

— Обними меня и прижми сердце к моему, прошу. Я всё тебе объясню, обещаю. Только выполни мою просьбу. И ответь, тебе больно сейчас?

— Моя боль не должна тебя интересовать, — сказав это, он обнял меня так крепко, как мог. Я чувствовала биение его сердце в унисон своему. Боль постепенно пропадала, а вместо неё приходило осознание своей ошибки перед Амандой. Я должна извиниться перед ней.

— Что ты чувствуешь ко мне, Паркер? — во второй раз спросила я, не желая выбираться из его крепких объятий. Вдруг боль вернётся.

— Зачем ты пытаешься узнать у меня то, что сама только что поняла? Зелье не лжёт. Если, конечно, ты приготовила его верно, — он говорил это абсолютно спокойно, будто это что-то обычное.

— Мне показалось или ты только что…

— Ты мне нравишься с самого первого взгляда. В десять лет я понял сразу, что никто не посмеет трогать тебя или целовать. Я готов был выйти против дяди ради тебя, но не мог, мне нужен был временный опекун. А теперь готов…

— Я не верю тебе. Ты меня чуть не убил две недели назад. Но сам попал в ловушку. Потерял вместе со мной память.

Румянец уже полностью украшал мои щёки. Сердце колотилось в тысячу раз быстрей, а я всё обнимала его, чувствую его сердцебиение тоже. Мне никогда не признавались в любви. А от Мэйсона я этого не ожидала никогда в своей жизни…

— Что мне сделать, чтобы ты поверила мне? — спросил Мэйсон, отстраняясь от меня.

— Докажи, — на его сухой вопрос «как», я потянулась и остановилась от его лица в трёх сантиметрах.

— Не искушай судьбу, Блэк младшая.

Почему меня так тянет к нему? Не могу справиться с этим притяжением. Он улыбается манящими губами, а я чуть незаметно облизываю свои. Стоит ли говорить про сердце сейчас?

Пять секунд спустя он сам целовал меня. Когда это его губы стали мне такими родными? Мы сидели под деревом, благодаря которому на нас не падал солнечный свет. Одна рука Мэйсона у меня на талии на пуговицах, а второй он держал меня шею. Каждое его прикосновение обжигало кожу под платьем.

Что я делаю? Скажи мне кто-то два месяца назад, что я буду с ним целоваться, ударила бы не только молнией по голове, но и обычным кирпичом. А сейчас что? Побить себя? Хотела проверить его чувства, а проиграла сама.

Мои руки сами потянулись к его шее, чтобы обнять крепче. Он запустил пальцы в мои волосы и стал играть с ними, а я не могла придумать ничего лучше, как сделать то же самое.

С трудом я поборола себя и отстранилась от него. Он посмотрел на меня с непониманием, а я попыталась начать разговор:

— Думаешь, это правильно? — на его немой вопрос «что», я продолжила: — то, что мы делаем сейчас. Правильно ненавидеть друг друга, но целоваться как пара?

— Но тебе ведь понравилось. У тебя глаза почти пьяные. Точно понравилось, — констатировал он факт, от чего я мысленно прокляла свои глаза за то, что выдают всё.

— Это не имеет никакого значения. И перестань меня уже целовать!

Что я вообще говорю? Это я всё сделала, он поцеловал? Что за глупости я несу? С ума сошла, похоже…

— Хватит жить прошлым, Пинки. Посмотри в будущее или хотя бы в настоящее!

— ПИНКИ?!

— А что? Ты вся розовая, даже щёчки, — он ехидно улыбнулся, оголяя зубы и заметные клыки. — Теперь буду так и называть всегда, привыкай, Пинки.

— А ты почти всегда в чёрном. Подарить тебе мою фамилию?! — выпалила я первое, что пришло мне на ум. Только после сказанного я поняла смысл…

— Хочешь, я свою тебе подарю? Ты только скажи, я не против буду. И дядя тебе поверит, что ты моя невеста. Лжи нет, Пинки.

— Не многого ли ты хочешь, Мистер Шкаф? Учти, так и буду называть тебя. Почему так? Рот также открывается иногда как у сломанного. Приходится чем-то подпирать, чтобы не открывался.

— И ты выбрала поцелуй? — он посмотрел на меня с доброй ухмылка, а я не нашли ничего лучше, чем посмотреть в небо.

У меня ответа не было, поэтому я выдала немного глупое «мне пора» и посмотрела наконец-то на него. Мэйсон молчал. Молчал секунд тридцать, пока наконец он не выдал: