Забывший имя Луны

Кешка сунул руки в карманы и с независимым видом пошел вдоль рундуков, стараясь унять дрожь в коленях. Миновав их ряд, прислонился к забору. В ящике зловонных отбросов энергично копалась худая, глухо урчащая кошка. Кешка, скользнув взглядом по содержимому ящика, увидел кусок заплесневелого хлеба. Оглядевшись, протянул руку и вытащил его. Хлеб оказался тонкой размокшей коркой, выеденной крысами с другой стороны. Кешка не выдержал и в один присест проглотил его. Вкус был отвратительным: корка пропиталась чем-то едким, явно несъедобным. Кешку тут же вывернуло наизнанку. Отдышавшись, он решил еще раз проведать хлебный рундук.

Он снова прошел мимо, вглядываясь в недра хлебного царства. Там, словно пчелиная матка среди сот, сидела толстая румяная тетка. Ее округлые белые руки непрестанно двигались, она сортировала буханки, перекладывая их из одной ячейки хлебных сот в другую, хлопотливо поворачиваясь обтянутым белым фартуком брюшком то в одну, то в другую сторону. В ее улье видимо было очень жарко, стекла изнутри запотели и короткопалая рука с въевшимся в средний палец широким кольцом на мгновение высунулась наружу, пошире открывая дверцу летка. Внимательные темные глазки пробуравили Кешку. Это было плохо. Тянуть больше нельзя. Небо светлело и людей вокруг прибавлялось. Утренние люди смотрели на Кешку внимательнее ночных и это ему не нравилось.

Один из людей заглянул в леток, и, тихо пожужжав, отправился дальше, жуя восхитительную булку. Это было уже выше Кешкиных сил. Он кинулся к широко распахнутому оконцу, протянул длинную руку во влажную глубину, схватил первое попавшееся и побежал прочь. Хлебная матка зашлась в пронзительном визге, заполнив им свой улей и его окрестности.

За штабелем смолистых шпал Кешка бережно вытащил из-за пазухи буханку – круглую, мягкую, кисловато пахнущую. Треснувшая поджаристая корочка топорщилась с одного края веселым разинутым ртом. Кешка отломил горбушку, медленно втянул в себя удушающий запах черного хлеба, откусил большой кусок и, чавкая, принялся старательно его жевать.

* * *

День прошел незаметно. Проснувшись под вечер, Кешка снова пошел на вокзал и долго следил за снующими взад-вперед людьми, пытаясь разобрать, что они делают и в чем состоит их цель. Ничего не понял.

Потом захотел пить, и тут же увидел собаку – немолодую тощую суку, по виду которой он понял, что она тоже озабочена поисками воды. Сука куда-то трусила неровной рысцой, далеко высунув вялый бледный язык, и, покосившись на Кешку через плечо, позволила ему присоединиться к ней. Ее расчесанная спина сочилась сукровицей, и кажется, на ней уже копошились личинки мух, но здесь Кешка ничем не мог ей помочь.

Они дошли до какой-то торчащей из стенки трубы, из которой тоненькой струйкой текла вода. Кешка подождал, пока напьется сука, потом напился сам. Вода сильно отдавала ржавчиной, но была холодной и довольно чистой.

Ближе к вечеру он рискнул присоединиться к копошащейся толпе. Ведь, если приехал в город, надо учиться жить среди людей, так? Сразу же непривычное, неприятное чувство охватило его: совсем близко, и спереди, и сзади, и со всех сторон кто-то шел. Все они по-разному, но сильно пахли и как бы не видели Кешку. Потом стало душно, тоскливо до дурноты.

Кешка спрыгнул на пути и отправился к своему штабелю, думая о спрятанной под ним половине буханки.

Половину буханки, выкопанную из-под штабеля, доедала облезлая сука. Кешка опустился рядом с ней и позволил доесть последние крошки. Он не очень расстроился, все было в общем-то правильно – ведь она позволила ему попить своей воды…

Он посидел немного рядом с собакой, которая все время искоса поглядывала на него, но, кажется, ничего не опасалась. У нее недавно были щенки. Живот, на котором болтались длинные серые соски, был так худ, что казался прилипшим к хребту. С серой морды вопросительно глядели слезящиеся безнадежные глаза. Кешке нечего было ей ответить. Он сам был слишком чужим тут.

Сука ушла. Мальчик свернулся калачиком под штабелем, но сон не шел. Вокзал не нравился Кешке, хотелось уйти отсюда. Но куда? К тому же снова надо было думать о еде…

* * *

– Бедный пацан! Надо думать, с самого начала ему особенно несладко пришлось, – Ленка затянулась сигареткой, украдкой глянула на часы. Видимо, прикидывала, где сейчас находится Демократ. – Как он тогда же не оказался в детприемнике – мне лично непонятно.

– Звериная осторожность, вывезенная с Беломорья. Его тогдашнего надо сравнивать не с городскими детьми-беспризорниками, а с бродячими кошками, собаками, подвальными крысами. Легко ли человеку поймать дикого городского кота? Вот именно. Для этого самому надо быть… ну, я не знаю, Шариковым, что ли… Шариковых – государственных служащих по Кешкину душу не нашлось.