Зачарованная

Если уж она не может перестать думать о его губах, то, быть может, ощутив их вкус, она как-то отделается от этих мыслей. В конце концов, если любопытство кошку сгубило, то удовлетворение ее воскресило.

— Сейчас не время для твоих штучек, пикси, — отрезал Ройбен.

— Если хочешь, чтобы я быстрее ушла, то поспеши это сделать. — Кайя была удивлена собственными словами и озорным намеком, содержащимся в них.

И еще больше она удивилась, когда губы рыцаря накрыли ее рот. Неожиданное потрясение, подобное удару копья, пронзило все ее тело, прежде чем он отпрянул.

— Иди, — приказал он шепотом, как будто губы Кайи выпили из его груди все дыхание. Глаза его затуманились.

Кайя нырнула в туннель, словно убегая от мыслей о том, что она только что сделала. И ей точно не хотелось думать, какое отношение этот поступок имеет к мести.

Снаружи было холодно и светло. Это казалось невозможным, но ночь уже прошла. Ветер срывал листья, еще остававшиеся на ветвях деревьев, и Кайя обхватила себя руками, чтобы удержать остатки тепла. Она знала, где находится полоска бурой травы, и рысцой побежала вокруг холма. Нужно лишь снова попасть внутрь и держаться у стены, тогда, быть может, ее никто не заметит. Корни находился там, и на этот раз ей следовало быть внимательнее и запомнить, где выход.

Но трава повсюду была одинаковая. Кайя хорошо помнила местоположение входа. Рядом с вязом, у могильного камня с надписью «Аделаида». Девушка упала на колени и стала копать, неистово раздирая руки о смерзшуюся землю, грязную и твердую, как будто здесь и не было никогда входа в подземный дворец.

— Корни! — закричала Кайя, прекрасно осознавая, что он не услышит ее глубоко под землей.

Глава 8

Красота — это только начало, вмещенное сердцем начало того, что вместить невозможно. Нас приводит в восторг бесконечность, но она нас поглотит и выпьет.

Райнер Мария Рильке. «Первая Дуинская элегия» [7]

Корни разбудил звон колоколов. Его трясло от холода, зубы неудержимо лязгали, а голова была тяжелой и словно набита ватой. Стоило Корни пошевелиться, как желудок сжался в пульсирующий комок. Куртка куда-то пропала.

Он лежал один на склоне кладбищенского холма и понятия не имел, как здесь очутился. Отсюда Корни видел свою машину — она стояла там, где он свернул с дороги, и сигнальные огни все еще неярко мигали. К горлу подступила тошнота. Корни безвольно перекатился на бок, и его вырвало.

Привкус вина во рту разбудил неясные воспоминания — мужские губы, прильнувшие к его губам, мужские руки, ласкающие его тело… В ужасе Корни попытался вспомнить лицо того, кому принадлежали эти губы и руки, но голова так болела, что все его старания припомнить хоть что-то еще оказались тщетными.

С трудом поднявшись на ноги и стараясь сдержать тошноту, Корни шатаясь побрел с холма вниз, к машине. Несмотря на то, что сигнальные фонари горели всю ночь, двигатель завелся, как только Корни повернул ключ в замке зажигания. Включив обогреватель на полную мощность, он откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь потоком горячего воздуха. По телу его пробежала дрожь от удовольствия.

Корни знал, что где-то под грудой прочитанных книжек и упаковок от гамбургеров должен лежать флакон аспирина, но не мог заставить себя пошевелиться. Откинув голову на подголовник, он ждал, пока тепло не расслабит мышцы и не изгонит прочь тошноту. Затем ему вспомнилось, что вчера на заднем сиденье ехала Кайя, и события вчерашнего вечера нахлынули на него с ошеломляющей отчетливостью.

…Трескающаяся и облезающая кожа Кайи, первый трепет ее крыльев, преображенная Кайя в его машине, музыка… а затем он оказался один на склоне холма, пытаясь разобраться в перепутанных обрывках воспоминаний. Корни слышал подобные истории, как мужчины и женщины просыпались на холме, проведя одну ночь в Волшебном Мире. А холм никогда больше не открылся для них… Он мрачно подумал, что Кайя, быть может, все еще танцует где-то под музыку флейт, позабыв о нем и о самом его существовании.

Корни похолодел при мысли о том, что его одинокому пробуждению на холме, быть может, существует и другое объяснение. Он вдруг увидел, словно наяву, как Кайя склоняется над ним, шепча: «Я пойду поищу его. Подожди меня здесь».

И чем больше Корни думал об этом, тем больше отвратительных подробностей ему вспоминалось. Крик, донесшийся откуда-то издалека. Обагренные кровью рты участников пира и тот мужчина, мужчина в плаще из шипов, который нашел его сидящим в грязи, пьяным, и…

Корни потряс головой. То, что произошло, ускользало от него, помнились только мягкие губы и острые шипы. Закатав рукава рубашки, он увидел ярко-красные глубокие царапины, тянущиеся по рукам до самых плеч. Это было неопровержимым доказательством того, как он провел эту ночь.

От одного прикосновения к этим царапинам Корни охватила такая страстная тоска, что желудок вновь сжался в рвотном позыве.