Зачарованные

— Ее лечат. В основном дают успокоительные. Первый врач, в Марокко, делал уколы какого-то сильного седативного средства, но его не хватало. Никакие препараты не действуют. Врачи пробуют разные дозы и надеются, что рано или поздно подберут подходящее лекарство. Она для них — прямо подопытная свинка, а в последний раз они заявили мне, что почти исчерпали имеющиеся возможности. Им придется…

Она умолкает и закрывает лицо рукой. Ей требуется минута или две, чтобы продолжить:

— Они решили поместить ее в лечебницу. Держать под замком и постоянным наблюдением. Если честно, я уже отчаялась. Пока взяла отгулы, но скоро мне надо возвращаться на работу. Мне нужно зарабатывать, платить по счетам, и я больше не могу брать ее с собой. Ей запретили летать, но в любом случае ее нельзя держать постоянно на таблетках или привязывать к кровати. А вы как с неба свалились. Ничего себе совпадение, да? — неуверенно смеется она.

Теперь она сутулится на стуле и изредка вставляет короткие реплики:

— Травы? Серьезно? Палома, вы не видели, что с ней творится! А я знаю, на что она способна! То есть у меня нет другого выхода? Я растила ее шестнадцать лет! Простите, но почему вы так считаете? Джанго ведь едва исполнилось семнадцать, когда вы его потеряли!

Я готова ворваться на кухню и заявить, что все слышала — по крайней мере, Дженнику, — и мне это совсем не нравится. Они обсуждают мое будущее, не спрашивая моего согласия. А у меня может быть свое мнение.

Протягиваю руку, чтобы схватить маму за плечо, но она поднимает голову, ничуть не удивленная тем, что я подслушивала. Дженника небрежно держит телефон в тонких длинных пальцах с обкусанными ногтями, тушь у нее расплылась, глаза покраснели, а улыбка напоминает гримасу.

— Дайра, это твоя бабушка, — хрипло говорит она.

Глава 4

— Закрой окно, чтобы я включила печку, а то в машине холодно.

Я искоса ядовито смотрю на Дженнику, но она, конечно, привыкла к моим взглядам, и они на нее больше не действуют. Наверное, у нее выработался иммунитет и к моим насмешкам, и к возражениям.

Подтягиваю колени к груди, упираюсь пятками в край сиденья и продолжаю играть с кнопкой, управляющей стеклом. Нажмешь — оно едет вверх, отпустишь — останавливается. Нажать посильнее и сразу отпустить. Стекло поднимается короткими рывками, но Дженника не обращает на меня никакого внимания. Она настраивает радио — совершенно правильно рассудив, что если игнорировать мои фокусы, то мне самой скоро наскучит.

В итоге я съеживаюсь на сиденье, стараясь стать меньше, притвориться, что я где-то в другом месте. Прижимаюсь лбом к стеклу и выдыхаю облачко пара.

— Мне трудно поверить в то, как ты со мной поступаешь, — ворчу я в сотый раз.

Надо отдать должное Дженнике, она ограничивается лишь несколькими словами:

— Дайра, как ты помнишь, мы все обсудили и пришли к выводу, что это — наилучшее решение.

— Но ты понимаешь, что это все равно что отказаться от меня? — сердито бросаю я и стискиваю зубы.

Она молчит.

— Дженника! — Я принимаюсь вертеться, но Дженника ровно держит руль и смотрит строго перед собой на убегающую под колесами дорогу. — Ты передашь меня с рук на руки чокнутому старику, чтобы тот отвез меня к чокнутой старухе, у которой я буду жить. Ты сама видела ее только лишь однажды! На кладбище! Кем вообще надо быть, чтобы слинять с похорон собственного сына? — Я даже не даю ей времени ответить, продолжая свой монолог: — А мы мчимся через полстраны, чтобы ты могла сбагрить меня и избавиться от проблемы! Отлично придумано, Дженника! Нет, правда, ты прямо пример для других родителей.

Я сжимаю кулаки, и ногти больно врезаются в ладони, оставляя синеватые следы. «Уймись, — говорю я себе, — не трать время зря. Но я основательно завелась, и дальше будет только хуже. Хотя я могу злиться, скандалить или вести себя вежливо — результат будет один и тот же». С тех пор как позвонила Палома, я перепробовала всевозможные варианты, но приговор остался в силе.

— У меня не было альтернативы, — произносит Дженника и прищуривается. — Я могу или отправить к бабушке, или позволить врачам упечь тебя в лечебницу. Там тебя будут пичкать лекарствами, пока не придумают что-нибудь новое. Ты права, мы с Паломой едва знакомы, но твой отец обожал ее и никогда не сказал о ней ничего дурного. В общем, если она тебе не поможет, тогда мы подумаем, что делать дальше. Но Палома сразу сообщит мне, помогает ее метод или нет.

Я презрительно кривлю губы.

— И ты ей поверила? Ты уверена, что она не даст мне наркотики, а то еще что похуже? А тот тип, который встретит меня? Ты же никогда не видела этого старика, вдруг он извращенец или серийный убийца? Или и то и другое вместе взятое?

Мои обвинения повисают между нами, как преграда, как непреодолимый барьер. Но Дженника внезапно выпаливает:

— Я верю тебе.

Я теряю дар речи.