Зачарованные

Она гладит меня по запястью, и в какой-то момент я перестаю чувствовать ее прикосновение. До меня доходит, что от локтей и до кистей мои руки полностью забинтованы. Почти стершиеся следы хны видны лишь на самых кончиках пальцев. Ясно, он меня не любит. Откидываюсь на подушку и вновь вздыхаю.

— Дайра, ты была словно помешанная.

Угадывается стиль Дженники: вид у нее печальный, но церемониться она не станет.

— У тебя был нервный срыв. Доктор утверждал, что ты полностью потеряла связь с реальностью. Несколько человек едва смогли оттащить тебя от Вейна, и ты тут же набросилась на них. К счастью, никто не собирается подавать в суд, а пресс-агент Вейна хочет замять инцидент, чтобы журналисты не пронюхали. Но сама знаешь, в каком веке мы живем…

Она ненадолго замолкает.

— Боюсь, что самое лучшее, на что мы можем рассчитывать, — постараться выбраться из этого кошмара с минимальными потерями.

Теперь Дженника переходит на едва слышный заговорщицкий шепот:

— Вейн клялся, что ни алкоголя, ни наркотиков не было. Но мне-то можно сказать правду. Дайра, я обещала, что не буду тебя наказывать, если ты честно признаешься, что сделала что-то не то.

В ее глазах краснеет тонкая паутинка сосудов. Наверняка она недавно плакала.

— Вы решили как следует оттянуться? Ну, это был твой день рождения, и вы гульнули по-взрослому?

В ее голосе слышна надежда. Только бы причина была в чем-то понятном и легко объяснимом! Потерявшие меру подростки куда предпочтительнее непереносимой для нее истины. Ее дочь спятила и напала на голливудскую знаменитость! Ведь я продолжала сопротивляться, кусаться и визжать, пока меня не скрутили и не вкололи лекарство, которое жидким огнем прокатилось по моим венам. Лишь сейчас я вспомнила все.

Дженника застыла. Ей очень страшно. Но я не могу сказать ей то, что она хочет услышать. У нас ведь есть уговор — мама обещала верить моим словам до тех пор, пока я говорю правду, и я никогда не давала ей повода усомниться во мне.

Вейн пил, но я не прикасалась к алкоголю! А от наркотиков я всегда отказываюсь. То, что я видела, не было ни пьяным бредом, ни галлюцинациями. Мне необходимо, чтобы хоть один человек поверил мне — но если мне не удастся убедить мою собственную мать, то я пропала. Поэтому я лепечу:

— Ничего я не праздновала! И не нарушала…

Мне отчаянно необходимо убедить ее в том, что я не лгу. Она кивает, но губы ее сжимаются в прямую линию. Ясно, она разочарована. Ей проще принять то, что я соврала, чем пойти мне навстречу.

Между нами повисает тяжелое молчание. Может, есть способ убедить Дженнику, что это не выдумки моего спятившего разума? Вдруг раздается стук в дверь, приглушенные голоса, и в проеме арки возникает какой-то полный мужчина. За его спиной маячит вездесущая Фатима.

На незнакомце тщательно отглаженный костюм с накрахмаленной белой рубашкой, начищенные ботинки и простецкий голубой галстук. Я отмечаю его странные тусклые глаза, узкий рот и кудрявые волосы, которые не отражают свет, несмотря на то что лампочка висит прямо над его головой.

— Привет, Дайра! Рад, что ты проснулась.

Он поворачивается к Фатиме и знаком показывает ей подтащить к постели стул, на который он и усаживается, поставив на пол кожаную сумку. Просит Дженнику отодвинуться, снимает с шеи фонендоскоп и собирается послушать, что творится у меня внутри. Я недовольно ворчу:

— Может, для начала представитесь? Так будет вежливее.

Он широко и неискренне улыбается.

— Извините, вы, безусловно, правы, я позабыл о хороших манерах. Я — доктор Зиати, и я наблюдаю за вами с того вечера, когда произошел… инцидент.

— Инцидент? — ядовито повторяю я.

Доктор:

— А вы предпочитаете называть это как-то иначе?

Дженника взглядом предупреждает меня не нарываться на неприятности. Однако я не могу удержаться от нового вопроса:

— А откуда вы так хорошо знаете английский язык?

Доктор смеется, а я вижу его ровные белые зубы, что в этих краях является большой редкостью. Поэтому ничуть не удивляюсь, когда он объясняет, что учился в Штатах:

— Точнее, в Пенсильванском университете. Но родился я в Марракеше, поэтому после стажировки за рубежом вернулся на родину. Я удовлетворил ваше любопытство? У вас есть еще вопросы?

Я только пожимаю плечами. Приняв мой жест за согласие, он откидывает простыню, просит меня глубоко дышать и снова берется за фонендоскоп. Холодный металл, прикасающийся к груди, заставляет меня поежиться. Потом светит мне в глаза фонариком, приказывает открыть рот и сказать «А-а-а». Затем прикладывает пальцы к моей шее под челюстью и проверяет пульс, внимательно следя за секундной стрелкой своих дорогих золотых часов. Наконец кивает и выпрямляется:

— Отлично. Надеюсь, вы отдохнули?

Доктор убирает стетоскоп в сумку и осматривает мои забинтованные руки, крутя их то туда, то сюда. А я начинаю злиться всерьез:

— Ах, вот как! Я не собираюсь ничего рассказывать, пока меня не развяжут.

Дженника кидается ко мне в тщетной попытке утихомирить.

— У меня есть права!

Но меня игнорируют. Доктор Зиати изрекает:

— Юная леди, вы вообще представляете, как вы здесь оказались?