Зачарованные острова

Так как же все-таки это произошло? Не знаю. Судьбы великих произведений, словно судьбы людей, полны тайн и неизведанных шагов, и как раз потому они такие прекрасные и способны тронуть нас. Впрочем, а можно ли вообще найти окончательный ответ? Не обладают ли вопросительные знаки, к которым мы направляем свои усилия, формой сервантесовских ветряных мельниц? Эмпедокл сказал: «Все является тайной, ничего нельзя установить наверняка».

Сегодня, когда обходишь вокруг собора, и когда потом тебя охватывает величественный лес пятидесяти восьми колонн интерьера, трудно даже сосчитать резные фигуры, украшающие здание — всего их 4225! Совершенно фантастически, ни с чем не сравнимо, все это выглядит ночью, когда на фасад падает свет от громадных реклам противоположной стороны площади. Только неоновый колодец лондонского Пикадилли Сёркус столь же плотно вышит цветным светом. Громадные красные, зеленые, желтые, голубые и белые надписи (Candy, Monti, Nuova Cora, Accutran и десятки других) выстреливают разноцветные полосы и тени в каменные детали. Какой удивительный симбиоз — реклама нижнего белья в качестве источника своеобразного «son et limiere»[52] для готического шедевра.

Апрельской ночью архиепископ Милана проводит здесь пасхальную мессу. В полночь, на каменных плитах соборной площади загорается громадный костер, инициируя церемонию освящения огня. Затем, уже внутри собора — проходит освящение воды. Площадь, молчащая под ногами толпы, внимающей этой мистерии, помнит иное старинное торжество, настолько великое, что не одна Италия, но вся Европа прислушивалась к ней, затаив дыхание. Днем ранее я был в Монца и видел корону, наверняка, наиболее древнюю из ныне существующих, главную актрису того еще празднества.

Монца — это городок над рекой Ламбро, очень близко от Милана — где-то километров двадцать к северу. Он является живым музеем бесценных реликтов искусства (а какой из итальянских городов не такой?), в основном, средневекового, но своей славе он обязан исключительно автомобильным гонкам (Формула I) и небольшой металлической наголовной ленте, хранящейся в сокровищнице мраморного собора, построенного в четырнадцатом веке. Железная корона лонгобардов — сколько же вещей видела она, на скольких достойных головах, лысых или покрытых буйными волосами, покоилась она в течение веков? Если бы она могла говорить. Вопреки названию (Corona ferrea), она сделана из чистого золота, покрыта эмалями и драгоценными камнями, и только внутри нее вмонтирован тонкий железный обруч, который, как гласят легенды, был выкован из гвоздя, которым Иисус был прибит к кресту. Византийские мастера изготовили ее по приказу баварской княгини, Теодолинды, для ее второго мужа, повелителя лонгобардов, Агилульфа, который и короновался железно-золотым венцом в качестве короля Ломбардии (590 год). Впоследствии Теодолинда приказала возвести в Монца базилику святого Иоанна Крестителя и поместила корону там. С тех пор каждый, кто короновался королем Италии, на время брал железную корону из священного хранилища. Среди всех прочих, так поступали: Карл Великий (774 год), Фридрих III Габсбург (1452 год) и Карл V (1530 год). И наконец, в 1805 году, ее извлекли для Наполеона.

В день Иоанна Крестителя жители Монца повесили на улице свою корону…

Существует какая-то странная связь между этой короной и возведением II Duomo di Milano (Миланского Собора). Джиан Галеаццо Висконти, который инициировал строительство храма, всю жизнь понапрасну мечтал о короне объединенной Италии; Наполеону, который довел строительство до финала спустя четыреста лет, удалось то, чего не достиг Висконти — он надел на себя железную корону в качестве короля Италии. Меандры истории, меандры людских судеб, их достижений, намерений и исполнений, вечная, священная неожиданность.

Когда итальянцы предложили императору французов трон Италии, было решено, что коронация пройдет в Милане, в соответствии с древним обычаем германских императоров, которые в Риме принимали корону Запада, а в Милане — корону Италии. 8 мая 1805 года Наполеон Бонапарт въезжал в Милан. Его приветствовали залпы орудий и колокольный звон, а так же крики «виват!» тысячных толп. Как правило, итальянцы легко поддаются чарам богатых церемоний, но то, что можно было видеть в момент появления кареты, везущей императрицу Жозефину и Наполеона, прецедентов не имело. Милан сходил с ума при виде «бога войны». Тот же, окруженный толпой сановников и духовенства, первые свои шаги направил к собору, где привстал на колени.