Зачарованный мир

Тут Нухбала рассвирепел и визгливо закричал, что есть приказ одержать победу – стало быть, новый паша победит. И вообще, добавил он ехидно, Агарей Ганлы хоть и отбросил врага, но убитых было не так уж много, а Улурза Рахим всегда привозит десятки корзин с отрезанными вражескими ушами.

Это была истинная правда: Сумукдиар стремился разгромить неприятеля, не заботясь о трофеях, тогда как Улурза и прочие полководцы-самоучки всячески уклонялись от сражений, но зато безжалостно отрезали уши у мирных жителей. Причем не только у хастанцев, но и у единокровных братьев.

– Так там же главные победы измеряются не в убитых солдатах, а в изнасилованных женщинах, – засмеялся Фаранах. – Правда, Сумук?

– Не видел я там женщин, которых можно насиловать, – содрогнувшись, признался джадугяр. – Нухбала – и тот соблазнительнее.

Ревнивая Удака, сама родившаяся в тех краях, внезапно разозлилась и прошипела голосом, полным змеиного яда:

– Нашему Сумуку горянки всегда были не по вкусу. Ему нравятся беленькие – венедские женщины, сколотские, франкские. Об эллинках я уже не говорю!

– Да, у моего брательника губа не дура, – одобрительно произнес изрядно подвыпивший сынок Бахрама Муканны.

Фаранах и Гасанбек наперебой принялись обсуждать постельные достоинства и привычки женщин разных стран и народов, оперируя важнейшими параметрами, как-то: пышность талии, кривизна ног, объем груди, цвет волос и глаз, мягкость характера, а также общая культурность. К глубокому неудовольствию женской половины компании, сравнение получалось в пользу северянок. Вконец разобиженная танцовщица, подбадриваемая двумя потаскушками из женского эскадрона (их в городе так и называли – «конные шлюхи»), сварливо повысила голос:

– Это кобелиное отродье совсем забыло о чести, коли они способны так расхваливать северянок. Рыссы – все пьяницы, а их бабы – распутницы, спят с кем попало! А уж франкские и тевтонские…

Удака с поразительным знанием дела поведала о жутких извращениях, коим предаются женщины Запада – от эллинских и ромейских земель до обледенелых островов где обитают полудикие пикты и скотты. Столь толковое' темпераментное и красочное описание всевозможных поз и приемов, сопровождаемое соответствующими телодвижениями, невероятно возбудило мужчин (даже Нухбала заинтересовался), которые вознамерились безотлагательно лететь в Элладу и Галлию, чтобы испытать услышанное на собственной шкуре.

– Сумук, подай сюда дракона, – умолял пьяным голосом Фаранах. – Вези нас к этим чародейкам, к этим беззаветным жрицам Венеры и Амура…

Зейба, испугавшись сдуру, что мужчины в самом деле могут их покинуть, страстно залепетала:

– Не надо никуда лететь… Мы тоже так умеем, даже еще лучше.

Джейла захохотала, а смущенная Удака обозвала Зейбу дурой. «Ну дура, – согласилась та, – только в постели я лучше вас обеих, мне об этом все говорят». Она даже перечислила поименно несколько авторитетов, которые столь высоко оценили ее скромные достоинства.

Сумукдиар подумал, что сценка эта очень типична для человеческой породы. Породы, с которой он сам был связан все меньше… Люди неизменно доказывали, что не способны трезво оценивать истинное свое место в окружающем мире. Люди старательно обвиняли во всех неприятностях кого угодно – особенно когда у самих рыльце в пушку. Пьяная кликуша из Волчьегорска голосила: дескать, ее обманывают и притесняют власти, родичи, соседи. Средиморские политиканы истребляли соседние племена, оправдываясь, что те сами вынуждают их убивать. Удака искренне верила в развратность рыссок, хотя сама с двенадцати лет проявляла бешеный интерес к мужчинам, а в четырнадцать отец выгнал ее из дому, когда начинающая деревенская стерва учинила очередную безобразную оргию. Говорят, именно тогда на нее обратил внимание сам Горуглу… О люди, люди!..

Гора снеди неожиданно растаяла, остались лишь кости, которые достались псам. Зейба, зевая во всю пасть, объявила, что хочет спать. «Вот-вот, самое время, – обрадовался Фаранах. – Сейчас мы разложим вас в позе этой самой горы». Он показал на устремленные в небо соски скал. Конные шлюхи изобразили возмущение, но возражать, конечно, не стали. Лихие охотники и охотницы, разбившись на пары и оставив Нухбалу стеречь коней, разбрелись по окрестным кустам. Сладострастные стоны и вздохи продолжались примерно до полудня, после чего все, кроме Сумука, утомленно разлеглись на коврах под деревьями.

– Мертвый час, – сонным голосом приказал Фаранах. – Сумук, чего не дрыхнешь?

– Скучно, – проворчал джадугяр. – Я уж лучше прогуляюсь по горам. Может, кабана или архара принесу.

Он запахнулся в плащ, накинул на голову капюшон и стал почти невидимым – серые, зеленые и светло-бурые пятна словно растворили его фигуру на фоне листвы, земли и камней. Уже вступив в лес, гирканец оглянулся – в центре лагеря слабо дымился угасающий костер, вокруг похрапывали мужчины и женщины, поодаль Нухбала накрылся с головой попоной. Кони щипали траву, псы доедали остатки за хозяевами. Картина была мирной, но что-то все-таки тревожило волшебника.