Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

- Вы бы хотели, чтобы премьер-министром стала женщина?

Да... В Аккрингтоне женщины не могли стать никем, кроме как быть женами или учительницами, или парикмахершами, или секретаршами, или работать в магазинах.

- Ну, в наших краях женщины могут стать библиотекаршами, и я думала этим заняться, но я хочу писать книги сама.

- Какого рода книги?

- Я не знаю. Я постоянно пишу.

- Многие молодые люди этим грешат.

- Только не в Аккрингтоне.

Повисла пауза. Научный сотрудник спросил меня, считаю ли я, что женщины могут быть великими писателями. Вопрос меня ошеломил. Мне это и в голову не приходило.

- По правде говоря, они все собрались ближе к началу алфавита – Остин, Бронте, Элиот...

[Austen, Brontës, Eliot – написание фамилий отличается от русского. Они действительно ближе к началу английского алфавита.]

- Мы, конечно же, изучаем этих писательниц. Вирджиния Вульф в программу не входит, хотя вы можете найти ее занимательной – но в сравнении с Джеймсом Джойсом...

Это было дельное предупреждение о предрассудках и прелестях обучения в Оксфордском университете.

Я вышла из колледжа и спустилась по Холивелл стрит к книжному магазину Блэквелла. Я никогда в жизни не видела магазина, в котором книги занимали бы пять этажей. У меня зашумело в голове, как если бы я вдохнула слишком много кислорода. И тогда я подумала о женщинах. Целое море книг... сколько же времени понадобилось, чтобы женщины смогли написать свою долю? И почему до сих пор так мало писательниц и поэтесс, а тех, кто считается хорошими – и того меньше?

Я была так взволнована, обнадежена и так обеспокоена услышанным от преподавателей. Я женщина – означает ли это, что мне суждено быть соглядатаем, но не творцом? И как мне обучиться тому, чего я даже не надеялась достичь? Но достигну я цели или нет – а попытаться было нужно.

Позже, когда я достигла успеха, но при этом заработала обвинения в высокомерии, мне хотелось силком притащить каждого неверно истолковавшего мои слова журналиста на это самое место и заставить его уразуметь, что для женщины, а в особенности для женщины, вышедшей из рабочего класса, хотеть быть писателем, причем хорошим писателем, и верить в то, что ты этого достойна – это не высокомерие. Это политика.

Как бы то ни было, в тот день все срослось. Я получила место в университете – с отсрочкой на год.

И это привело меня прямо к Маргарет Тэтчер и выборам 1979 года. Тэтчер была энергичной и решительной, умела убеждать и знала цену куску хлеба. Она была женщиной – и это давало мне ощущение, что я тоже могу добиться успеха. Если дочь бакалейщика смогла стать премьер-министром, значит, и девушка вроде меня способна написать книгу, которая попадет на полки в раздел "Английская литература от A до Z".

Я отдала свой голос за нее.

Сейчас принято говорить, что Тэтчер изменила две политические партии: свою собственную и левое крыло лейбористской оппозиции. Куда реже упоминается о том, что Рейган в Соединенных Штатах и Тэтчер в Объединенном Королевстве навсегда разрушили послевоенный мировой уклад, разрушили просуществовавший более тридцати лет общественный договор.

Вернитесь в 1945 год, и будь вы левых или правых взглядов, находись вы в Британии или в Западной Европе, но восстановление общества после войны не могло происходить на устаревших и дискредитировавших себя принципах неолиберальной экономики свободного рынка – нерегулируемый рынок труда, меняющиеся цены, отсутствие социальных гарантий для больных, пожилых и безработных. Нам были нужны дома, много рабочих мест, социальное государство, национализация коммунальных служб и транспорта.

Это стало настоящим прогрессом в человеческом сознании, переходом к коллективной ответственности; пониманием, что мы должны что-то не только своей стране, своим детям и семьям – но и друг другу. Обществу. Цивилизации. Культуре.

И этот переворот в образе мышления произрос не из викторианских ценностей и филантропических идей, он возник не из политики правых, нет, он стал результатом практических уроков войны и – что важно – привлекательности и превосходства идей социализма.

К семидесятым годам рост британской экономики замедлился, мы задолжали МВФ, цены на нефть стремительно росли, Никсон принял решение об отмене золотого стандарта и отпустил курс доллара в свободное плавание, профсоюзы вели бесконечные дебаты, идеи социализма потускнели – и все это позволило Рейгану и Тэтчер в начале восьмидесятых отбросить прочь докучливые аргументы об обществе справедливости и равенства. Мы собирались последовать за Милтоном Фридманом и его соратниками из Чикагской школы экономики и вернуться к старому доброму свободному рынку, невмешательству государства в экономику – и вознести это как знамя нового спасения.

[Милтон Фридман (1912 — 2006) — американский экономист, лауреат Нобелевской премии 1976 года.]

Добро пожаловать, TINA!