Зачем мы пишем

Я не пишу о глупых людях. Не пишу о жертвах. Я пишу о людях, которых делают жертвами, но они не намерены это терпеть. Это значит, я намеренно выбираю персонажей, которым не совсем симпатизирую или которых искренне не понимаю.

Много лет назад я пошла в Макдоналдс и взяла заявление на работу. Для каждого своего персонажа я заполняю подобную. Использую книгу по астрологии, чтобы выбрать для них даты рождения, основываясь на том, какие черты характера я хочу у них видеть. Я создаю пятистраничный исчерпывающий портрет каждого персонажа и знаю о них все: какой размер обуви они носят; красят ли волосы; подделывают ли чеки; есть ли у них аллергия; что им в самих себе не нравится; что они хотели бы изменить; платят ли по счетам вовремя.

Мои читатели удивятся, если узнают, как много исследований я провожу. Сейчас я пишу роман о бабушке и дедушке, которые становятся родителями. Я читаю всевозможные книги на эту тему. Опрашиваю людей, работающих в таких государственных учреждениях. Когда люди будут читать мою книгу, они не будут знать, сколько материала она вместила. Они будут думать, что сюжет просто легко вышел из-под пера.

Роман похож на жизнь: это веревка с узлами, и качество жизни определяется тем, как их развязать. Я наделяю своих героинь чем-то таким, что им нужно преодолеть. Я позволяю им рассказывать мне, с каким самым большим испытанием они столкнулись и чего больше всего боятся, а потом ставлю на их пути трудности, которые им предстоит преодолевать. Это сделало меня более сострадательной. Я начинаю роман без особой симпатии к своим персонажам, но к концу книги я о них забочусь. Мне приходится выходить из собственной зоны комфорта, чтобы рассказать их истории.

Я много плачу, когда пишу. В «Слишком поздно», когда умерла мать моего героя, — о мой бог, я была раздавлена. Она оставила в шкафу сумочку с письмами своим детям. Когда я писала эти письма, то ужасно себя чувствовала. Я получила столько отзывов от своих поклонников об этих письмах, и все в один голос повторяют, что хотели бы получить подобное письмо от матери.

Утром я быстро встаю. Не могу дождаться минуты, когда вернусь к своим героиням и буду смотреть, что они собираются сегодня делать. Я нахожусь на одной волне с ними. Когда они влюбляются, я тоже влюбляюсь. Когда чье-нибудь сердце разбито, когда кто-то из них ликует — я все это переживаю. К концу рабочего дня я выжата до капли. Иду на прогулку, делаю какие-то дела, иду в магазин — и кажется, что все вокруг светится. Никто не знает, откуда я только что вернулась. Никто не знает, что я была в Нью-Йорке или Лас-Вегасе. Похоже на то, будто бы я вышла из одного кино и попала в другое.

Как это произошло

Когда мне было восемнадцать лет, я пошла на вечерние курсы в колледж в Лос-Анджелесе. Я тогда рассталась с парнем и написала по этому поводу стихотворение. Написала его в блокноте, поскольку днем работала стенографисткой в страховой компании Prudential. Меня испугал сам процесс создания стихотворения. Как будто я была одержима. Я в жизни не писала стихов. Я даже не помню, читала ли я их до этого случая.

Однажды приятель моей соседки по комнате прочитал это стихотворение. Он поинтересовался, хочу ли я его опубликовать в литературном журнале городского колледжа Лос-Анджелеса. Я страшно удивилась. Опубликовать?! Это?! И он это сделал. С того дня, даже если с дерева падал лист, я думала: «Из этого можно что-то сочинить». Я была маленькой дурочкой, пишущей стихи.

Закончилось все тем, что я пошла в Калифорнийский университет в Беркли и выбрала социологию. Я хотела быть социальным работником, потому что знала: мир — это ужасное место. Я надеялась, что, возможно, смогу помочь. В те годы, если вы были черным, то вам давали деньги на то, чтобы поехать в Беркли. Как бы то ни было, мы организовали газету для афроамериканцев под названием «Черные мысли», и там появились какие-то мои стихи. Также я писала редакционные статьи для независимой студенческой газеты Daily Californian.

Слухи обо мне распространились быстро, и другие университетские газеты, особенно для черных, начали публиковать мои стихи. Они у меня до сих пор лежат в картонном чемодане, который я купила за два доллара и девяносто девять центов в Порт-Гуроне в 1968 году. И знаете что? Некоторые из них не так уж и плохи!

На первом курсе, когда пришло время выбирать профилирующую дисциплину, я сказала своему куратору, что выбираю социологию. Он поинтересовался, зачем я это делаю: «Я читал твои статьи и не понимаю, почему ты не хочешь писать дальше. Сконцентрируй на этом все силы».

У меня рот открылся. Я не могла поверить в то, что услышала. Причем парень был белым. Я объяснила, что стихи и статьи лишь мое хобби, но ими на жизнь не заработаешь. Он посоветовал отправиться домой и хорошо подумать. Что я и сделала. Я поняла, насколько он прав, и выбрала другую дисциплину.