Зачем мы пишем

2. Эстетический экстаз. Восприятие красоты мира или, с другой стороны, красоты слов, их точной организации. Способность получить удовольствие от воздействия одного звука на другой, радость от крепости хорошей прозы, от ритма великолепного рассказа.

Да, это может стать причиной, чтобы писать. Я представляю себе, как стараюсь думать о прозе так же. Как думаю о музыке. Я стараюсь думать о прозе как о музыкальной форме, не просто как о коде, который мы договорились использовать, чтобы развивать сюжет. Эстетический восторг — это то, что преимущественно меня мотивирует, потому что у эстетического восторга нет особых требований к повествованию.

3. Исторический импульс. Желание видеть вещи и события такими, каковы они есть, искать правдивые факты и сохранять их для потомства.

Конечно, я надеюсь остаться интересным и для потомков, но думаю, к тому моменту буду уже мертв, а потомков с собой не возьмешь в последний путь.

4. Политическая цель. Ведь даже мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, уже является политической позицией.

Прекрасная сентенция, и я с ней согласен. Думаю, что все искусство связано с политикой, но некоторое искусство, молчащее о своей политике, немного зловеще поддерживает статус-кво. Я всегда старался следить за политическими позициями в том, что я делаю, но не в эстетически скучной (смотри пункт 2) или слишком резкой манере. Я верю, что эти две категории — эстетическая и политическая — могут идти рука об руку. Даже если этот аргумент никогда не примут общественные реалисты или толпа тех, кто верит в искусство ради искусства.

Мой ответ Джоан Дидион[34]

Во многом писательство — это способ выразить свое «я», заявить о себе людям, сказать им: «Слушайте меня, взгляните моими глазами, измените свою точку зрения».

Если бы это было вот так — от первого лица, вероятно, я захотел бы все бросить и сделать со своей жизнью что-то другое. Хотя «яканье» неизбежно и литературное творчество всегда начинается с личности, но в нем есть не только «я». Есть еще «ты», воплощенное в читателе. Я вижу реальный обмен с читателем, который волен привносить в работу то, что он хочет. В этом контексте писательство — не выражение себя, а освобождение от себя (кажется, Томас Элиот).

Мой ответ Терри Темпест Уильямс[35]

Я пишу, чтобы взглянуть в лицо своим демонам.

Звучит интересно, но для меня — слишком метафорично и слишком преувеличенно.

Терминология

Мне никогда не нравилось слово писатель.

В молодости у меня был учитель, когда-то сказавший, что слово писатель для него не имеет никакого значения, а единственное, что ему важно, — это сама работа. И отчасти я с ним согласен. Думаю, в работе писателя есть нестабильность, недостаток уверенности — по крайней мере, для меня. Этот недостаток уверенности делает меня более отзывчивым к миру, более открытым ему. И поэтому если я должен отказаться от слова писатель, чтобы достичь открытости и ранимости по отношению к миру, — то отлично. Я откажусь от этого слова. Иногда я использую его из соображений простоты, а также чтобы не сбивать с толку людей, но я никогда с ним не чувствовал себя уютно.

Первый прорыв

Моим большим прорывом была публикация первого романа — после того как мне не удавалось им никого заинтересовать в течение шестнадцати месяцев или около того. Тогда мне это показалось огромным шагом вперед.

Я всегда думал, что буду неудачником. Отчасти я продолжаю так думать. Да, возможно, я неудачник. Поэтому все просто: выход моей книги в свет делает меня очень счастливым. Вначале я особенно не задумывался, продам я или не продам много экземпляров. Такие вещи меня не волновали. И до сих пор не волнуют. Сомневаюсь, что наступит день и я захочу проверить, сколько экземпляров чего-то моего авторства было продано.

Через годы после своего большого прорыва я преимущественно зарабатывал на жизнь писательством, а еще преподаванием, мастер-классами и выступлениями среди студентов.