Мне нравится представлять, что эти древние люди ныряли за ракушками, из которых образовались настоящие башни, – так же, как я за галиотисом, – барахтаясь и задыхаясь, но и испытывая изумление и радость. Нетрудно нарисовать себе картину того, как это могло происходить. Я вспоминаю своих сыновей, для которых нет большего счастья, чем отлив в Болинас, прибрежной деревушке в часе езды к северу от Беркли, где мы живем. По утрам над серебристой лагуной часто стелется туман. Мальчишки носятся по илистым отмелям, оставленным отступившей водой, – перепрыгивают через темные песчаные промоины, бросаются к кромке неутомимого океана и отскакивают вновь и вновь. Они швыряют друг в друга водорослями, строят башню из песка, придумав подробную историю миниатюрного сооружения, которое воздвигли, а затем затапливают ее, устроив мощное наводнение. Я наблюдаю, как они запрыгивают в воду и вновь выскакивают, постоянно проверяя, насколько им комфортно на этой глубине. Оба любят море. Феликс, старший, уже научился плавать, а его младший брат Тедди пока побаивается воды, которая движется сама по себе.
Возможно, нечто подобное происходило так много тысяч лет назад. Вот девочка собирает моллюсков у кромки палеоозера. Это ее работа, сколько она себя помнит. Она видит раковины под водой – совсем рядом, там, где дно понижается. Возможно, они крупнее тех, что можно добыть у берега, бродя в воде. Однажды она задумывается: что, если задержать дыхание и достать их? Понемногу приходит смелость погружаться и выныривать, погружаться и выныривать, отталкиваясь стопами от песчаного дна, выпрыгивая на поверхность, по-лягушачьи дрыгая ногами, чтобы высвободить лицо из воды. Проходят недели, может, месяцы. Барахтанье и хватание воздуха ртом постепенно уступают место управляемому процессу. Она знает, как можно спокойно лежать в воде, сберегая энергию, как сгибаться и пикировать вниз, заметив многообещающего моллюска. Девочка обретает успех, откопав новый запас провианта. Другие начинают повторять ее метод – вверх-вниз, вверх-вниз.
Возможность взглянуть на материальные предметы ушедшей эпохи творит волшебство. Она дарит возможность сказать: «Взгляните-ка! Они были здесь, прямо здесь, где мы стоим». Указать на изогнутый браслет из кости гиппопотама и заметить: «Она носила его». Взять заостренный наконечник копья и представить себе водных охотников, ныряющих, копающихся в донных отложениях, плавающих. «Древний человек! Такой же, как и мы!»
Эти древние люди были достаточно ловкими, чтобы избегать гиппопотамов и крокодилов, деливших с ними эти воды, и имели достаточно времени, чтобы научиться хорошо плавать, потому что им не приходилось прочесывать земли вокруг в поисках воды или пищи. Озеро и его богатый животный мир позволили этим обществам тысячелетиями процветать на его берегах. Где-то еще в Зеленой Сахаре в тот влажный период создатели вышеупомянутых пещерных росписей, возможно, тоже были пловцами.
Хотя древнейшие свидетельства умения человека плавать насчитывают только 10 000 лет, мы почти наверняка освоили его намного раньше. Наш современный вид
Даже неандертальцы, вымершие близкие родичи людей, могли плавать, чтобы добыть себе пищу[16]
. Я консультируюсь у британского антрополога Криса Стрингера, изучающего неандертальцев и являющегося экспертом по вопросам происхождения человека Музея естественной истории в Лондоне. Находки его команды в пещерах на Гибралтаре свидетельствуют, что поздние неандертальцы, существовавшие одно время параллельно с людьми, кормились морем около 28 000 лет назад, прежде чем вымерли. Неандертальцы собирали моллюсков в речных эстуариях и били морских котиков и дельфинов, туши которых затаскивали в пещеры, чтобы готовить мясо на огне. Как неандертальцы ловили рыбу и морских млекопитающих? Нам неизвестно, умели ли они плавать и каким способом, но распространение останков морских животных в пещерных отложениях свидетельствует о давнем знакомстве неандертальцев с этими прибрежными ресурсами. Поведение, признаки которого редко удавалось обнаружить до появления современного человека.