Зачем мы вернулись, братишка?

«А давай вместе, Макди. Начали? Три-четыре!»

Мои губы? Раскрываются. Против моей воли. Я втягиваю в легкие сухую, холодную тьму. Нет, это не рай! И не порог его. Рай – другой. Здесь воздух подземелья. Но волшебные, певучие слова заполняют, согревают сознание. А есть ли грех читать Книгу на языке Пророка перед лицом Сатаны? Этого Сатана-и… тьфу!

«Нет. Как и греха нет, в целом. Не плюй и не отвлекайся».

Ого, похоже, в голосе этого пса ночи звучит досада. Ну, держи! Эти слова для тебя – кипяток, отец собак и свиней!

«…Для тех определенный надел,
Плоды, и они будут в почете
В садах благоденствия,
На ложах против друг друга
Будет обходить их с чашей из источника
Прозрачного, услады для пьющих,
Нет в нем буйства, и не будут они изнурены.
У них есть потупившие взоры, глазастые,
Точно охраняемые яйца…».

Странно. Тело требует тела. Так установил Господь. Не получается! Я не могу ощупать самого себя. Стоп! А вот же сладкое чувство. Секс в голове? Привыкнуть?

«Не отвлекайся, Макди, неприлично! Дальше! Среди садов…»

«Среди садов и источников,
Облекаются в атлас и парчу, друг против друга.
Так! И сопрягли Мы их с черноглазыми,
большеокими.
Пробуют они там всякие плоды в безопасности».

Как-то в детстве я поел волчьих ягод. Их много было в то жаркое лето в Элитала. Городской ребенок! Старик, лагерный дровосек, прибежал в медпункт с чашкой растопленного курдючного сала. Зажал мне нос черными жесткими пальцами и влил горячий, пахучий жир в мой пенящийся рот.

«Не отвлекайся, шахид! Там реки…»

«Там реки из воды непортящейся
И реки из молока, вкус которого не меняется,
И реки из вина, приятного для пьющих,
И реки меду очищенного».

Я не люблю мед! Один дурак в детстве убедил меня в том, что мед – это пчелиное дерьмо. Может быть, очищенный, другой? И вино, конечно, другое! Баптисты тоже не пьют вина. А когда им говорят, сам Христос из воды сделал вино, то отвечают: дайте нам именно этого вина, и мы будем его пить! Другое, конечно, все другое. Где я об этом слышал? Нет, это про рай христиан, если он есть. Это в нем нет ни мужчин, ни женщин! Глупость какая-то.

«Так! Прекрати словоблудие! Пой! Еще раз попробуй только запнуться. Подвешу здесь лет на пятьсот. И без тебя забот хватает. И! Ешьте…»

«Ешьте и пейте во здравие за то, что совершали
Возлежа на ложах, расставленных рядами.

И мы сочетаем их с черноглазыми, большеокими.

Они передают одни другим кубок,
Нет пустословья там и побуждения к греху.
И обходят их юноши,
Точно они сокровенный жемчуг».

Вера – слаще очевидного. Предвкушение – вкушения. Намерения – деяния. Благодарю тебя, Господи!

«Эй, Макди, не перегрейся. Ты лучше скажи: в этот рай поверил? Не смущают сады, девицы, плоды? Земное ведь все! Вино, ложа, мальчики вечно юные, кхе-кхе? Или вечная девственность возбуждает? Ну, не вспыхивай! С целкой, сам знаешь, возни много, а удовольствие только от сознания, что ты первый! Кровь, боль, а? Ты же не садист? Нет, ты представь: захотелось еще раз, у воды текучей, тут же, а она опять девственница?»

Не надо отвечать. Не надо с ним спорить. Что дальше? Интересно, какой у него бесцветный голос.

«Повидай с мое – поблекнешь! Еще я на вас эмоции не тратил. Косяком пошли, герои! Пока я с тобой тут стихи читаю, еще сотня таких, как ты, за дверями, тупо соображают, куда попали».

Молчать. Мозгом молчать. Не дать себя запутать. Мысленно метнуть в него большой камень, прямо в голову! Вот так! Теперь посмотрим, что дальше. Господи, не дай потерять разум!

«Э-э-м-м! Попал, попал! Спасибо, сынок. Готов, уже готов».

К чему? Что он еще придумал?

«К тому, что заслужил. К жизни почти вечной, по вашим меркам, а? Смущает это «почти». Я вот тоже никак не могу взять в толк бесконечность, к примеру. Если, значит, от нее взять самое малое, то и оно бесконечно и вездесуще тоже, так? Чувствуешь подвох? Это не я придумал. А если самое большое, то его вроде и нет, поскольку врать себе – это грех похуже содомского. Ну, не раздувайся! Один раз не в счет. Было – так было. А кто мне не враг? Плохо живу. Сначала зад мой старый лижут, а потом проклинают. Отцу моему на меня жалуются».

Что он несет? Кто его отец?

«Плохо ты учился, Макди».

Какой ледяной голос.