Он промахивается, но кофе портит кипы сценариев, которые я разложила по столу.
— Сука драная! — выкрикивает он. — Ты много о себе возомнила, чтобы меня увольнять!
Это ужасающее представление, но я почему-то остаюсь спокойной.
— Роб, говорю тебе, тебя не увольняют, мы переводим на второй план твое участие в сериале в ближайшем будущем, и, откровенно говоря, если ты думаешь, что подобное поведение обеспечит тебе поддержку, ты заблуждаешься.
Сохранять спокойствие становится труднее, потому что он теперь стоит прямо передо мной и кричит мне в лицо:
— Без меня нет и сериала, понимаешь ли ты это, выскочка? Да что я вообще здесь делаю и зачем тебя слушаю?! Ты просто засушенная и обиженная на весь мир старая дева!
И уходит. Я шлепаюсь обратно в кресло и начинаю бороться с приступом рыданий. Через несколько минут раздается робкий стук в дверь.
Я поднимаю глаза, но все еще дрожу. Входит Сьюзи.
— Как ты? — спрашивает она с неподдельным сочувствием. — Боже, это было чудовищно. Как только у Ричардса язык повернулся? Он орал так, что было слышно по всему офису. Ты могла бы подать на него в суд за такие оскорбления.
— Ох, Сьюзи, давай просто порадуемся, что он ушел. Боже мой, иногда я ненавижу свою работу. Как ты думаешь, может, мне повезет и меня переведут обратно в отдел новостей? Эль-Фаллуджа в сравнении с этим — просто райский уголок. Я сейчас с радостью отправлюсь в любую зону военного конфликта, словно в роскошный номер отеля «Риц-Карлтон».
— Не могу тебя винить. Не хочешь чего-нибудь перекусить? Я принесу из столовой.
— Нет, если только там не начали продавать кокаин навынос.
Как только у меня восстанавливается ровное дыхание, звонит внутренний телефон. Филип Берк.
О господи, что ему от меня нужно?
— Эмилия, — резко, как всегда, начинает он, — пожалуйста, поднимитесь ко мне в кабинет. И как можно скорее.
Он даже не ждет от меня ответа, а сразу вешает трубку.
Через пять минут я стучусь в дверь его кабинета, расположенного в пентхаусе пятью этажами выше.
— Проходите, — велит он, и я вхожу.
Прекрасное просторное помещение с окнами от пола до потолка по двум стенам и широким обзором, гм-м, по преимуществу автомобильной стоянки. Я была здесь раньше только однажды, когда подписывала первый контракт со студией, добрых десять лет назад. Сюда попадают только при приеме на работу или увольнении, и я гадаю, что Филип припас для меня, пока не замечаю, что он просматривает серию «Кельтских тигров» с экрана над его рабочим столом. Это та серия, которая вышла в эфир вчера, — первая, к которой я приложила руку. Он изучает ее так внимательно, словно не замечает, что я стою прямо перед его столом.
Но я уже достаточно натерпелась сегодня от грубого обращения, поэтому издаю громкое «кхе-кхе».
Он показывает мне рукой на стул, но не отводит глаз от экрана.
— Ого, Филип, даже пленку Запрудера, запечатлевшую убийство президента Кеннеди, не исследовали так пристально.
Он смеется, останавливает запись и поднимает глаза:
— Отлично, Эмилия, вы уже здесь. Я сейчас просматриваю новую серию и должен отметить, что в ней появились значительные улучшения.
— Спасибо. Приятно слышать.
— Как вы себя чувствуете? Надеюсь, не собираетесь тут залить весь пол слезами?
Я вопросительно гляжу на него, удивляясь, как он заметил, что я расстроена. Я-то думала, что напустила на себя вполне удовлетворительный вид: «я продюсер, на меня кричат и ругаются семь дней в неделю, я уже привыкла к этому и даже получаю некое извращенное удовольствие».
— Я только что имел беседу с Робом Ричардсом, и он мне изложил, что случилось. Точнее, изложил свою версию.
Я встаю во весь рост, полная решимости не допускать, чтобы на меня влияли всякие Робы Ричардсы со своей подрывной тактикой.
— Честно говоря, Филип, получилась безобразная сцена. Он не швырял в меня мебель, но был недалек от этого.
— Понимаю, понимаю. — Филип внимательно меня рассматривает. — Со мной он тоже не церемонился. Сказал, что он популярнее всех в сериале и что у него куча поклонниц.
— Ну, я уверена, что они смогут навещать его дома.
Берк фыркает:
— Я с минуты на минуту ожидаю, что ко мне вломится Кара О'Киф во всеоружии своего очарования и начнет строить глазки в попытке избежать уготованного ей.
— Она тоже может долго бушевать.
— Вы держитесь молодцом, — говорит Филип, оглядев меня с головы до ног в последний раз, а затем поворачивается в кресле к экрану телевизора и опять включает его с помощью пульта. Этот весьма располагающий жест я воспринимаю как недвусмысленный намек и направляюсь к двери.
Он даже не потрудился попрощаться, и я этого тоже не делаю. Исправлять манеры Филипа Берка, слава богу, не моя забота.
Я уже подхожу к двери, когда он останавливает меня:
— Так как вы думаете, что я сказал Робу Ричардсу?
Я разворачиваюсь, но он углубился в просмотр.
— Что же?
— Может быть, я не так остроумен, как вы, но этой фразой я горжусь.
— Утро живых мертвецов?
Слабо, но это лучшее, что у меня получилось…