Зачем нужны университеты?

Тем не менее эта тень сохранилась. Мне было интересно узнать из недавнего исследования, посвященного Марку Паттисону, оксфордской фигуре, которую часто считают представляющей альтернативную концепцию университета как обители исследовательского идеала, что «на каминной полке в своем кабинете Паттисон до конца своих дней держал вставленную в рамку фотографию Ньюмена».[20] Британские университеты держат на своих каминных полках фотографию Ньюмена вот уже 150 лет – отчасти, как и в случае большинства таких фотографий, чтобы показать свое благородное происхождение; отчасти – в качестве напоминания о более идеалистических днях, т. е. как своеобразное приглашение на встречу выпускников колледжа; отчасти – чтобы не иметь дела с протестами, неизбежно возникшими бы, если бы фотографию убрали; а в какой-то мере и просто для того, чтобы скрыть трещину в стене, которую нет денег заделать.

Я предположил, что мы не должны обманывать себя и думать, будто «Идея Университета» описывает институт, действительно сильно похожий на имеющиеся сейчас университеты, или что она предлагает нам доводы, которые можно было бы тут же использовать для их защиты. Однако у поэзии, оратории и литургии есть одна общая сила – подталкивать нас к признанию того, что мы не в состоянии поименовать, и удивительное долголетие книги Ньюмена, которая демонстрирует черты всех этих трех жанров, указывает на то, что она все еще сохраняет кое-что от этой силы. Университету XXI в. нужен литературный голос сравнимой мощи, чтобы сформулировать на языке нашей собственной эпохи идеал беспрепятственного поиска знаний, но пока такая работа не написана, у нас есть все причины не снимать фотографию с каминной полки.

IV. Характер гуманитарных наук

1

В современном публичном обсуждении университетов охарактеризовать природу преподавания и исследования в гуманитарных науках, а потому и объяснить их ценность, неизменно труднее, чем дать описание естественнонаучных, медицинских или технологических дисциплин. В действительности последние могут пониматься обществом ничуть не лучше и не точнее, чем гуманитарные науки, однако несложно воспроизвести аргумент об «открытии» истин, относящихся к миру природы, и последующем применении этих открытий для улучшения положения людей. Конечно, столь же логичные аргументы можно предъявить и для обоснования важности понимания человеческого мира, хотя они и будут не совсем корректными, если формулировать их исключительно в категориях открытия новых истин, да и непосредственные выгоды от такого большего понимания в этом случае описать сложнее. В результате публичные суждения о гуманитарных науках довольно часто сводятся к ряду абстрактных существительных, которые, пусть даже в определенном смысле они уместны и точны, всегда рискуют прозвучать слишком напыщенно и безжизненно.

Дополнительная сложность определяется тем, что в сегодняшних обстоятельствах любое приглашение охарактеризовать работу исследователей в области гуманитарных наук практически сразу же воспринимается как требование ее оправдать. Верно то, что во все описания встроены элементы оценки, так что любую характеристику можно заставить служить целям оправдания. Однако, как я уже говорил, во всех попытках отстоять свою деятельность заметна защитная реакция: мы думаем, что требование предъявить оправдание само проистекает из враждебных мнений, и предвидим сопротивление или отвержение со стороны тех, кто не разделяет наши отправные идеи. Данная глава написана не в этой манере. Напротив, в ней я пытаюсь изучить, используя относительно неформальный язык, что на самом деле происходит в гуманитарных науках и на что похожа практика по крайней мере некоторых из дисциплин, к ним относящихся (я сосредоточусь на практике исследования, а не преподавания, хотя граница между ними часто далеко не такая четкая, как считается). По ходу дела будут поставлены под вопрос несколько расхожих, но при этом ложных представлений, но лишь в последнем разделе, когда характеристика будет составлена, я обращусь к проклятому вопросу о том, как лучше всего «защищать» гуманитарные науки.