— Хорошо, что ты меня услышал. Теперь иди сюда, садись ближе, я ведь не могу с тобой разговаривать, повернувшись к Петру Ильичу спиной. А разговор у нас будет долгим. Ты, Григорий, прекрасно и сам понимаешь, что за те два года, которые ты проработал у нас в колхозе, ты натворил так много, что пришла пора ответить за все. Ты не маленький мальчик, и назначен властью блюсти порядок и законность на вверенном тебе участке. Но ты пренебрег своими прямыми обязанностями. Вместо этого ты занимаешься поборами с местного населения и пьянкой. А на этот раз ты превысил свои полномочия, что привело к трагедии. Так вот, руководство твое уже в курсе всех событий, они полностью открестились от тебя, и поручили нам на месте разобраться, и то решение, которое мы сейчас примем, они примут за основу. С этой минуты твоя судьба зависит от нашего решения, ты хоть понимаешь это? — Гришка, опустив голову, молчал. — Но мы не звери, и нам бы хотелось обойтись малой кровью. Мы предлагаем тебе самому проанализировать в рамках закона всю свою деятельность на посту участкового и выбрать ту меру наказания, которую ты, по своему усмотрению, заслуживаешь. Но если ты против нашего разговора, то милости просим за дверь, тебя никто останавливать не станет, это будет только твой выбор.
Гришка, нахмурив брови и опустив голову, внимательно прислушивался к каждому слову Егора. В его груди все горело, и не только от выпитого накануне вечером, но и от ненависти к этим всезнающим и поучающим его старикам. Головой он понимал, как не крути, а они правы. Во всем виновато его пристрастие к водке.
И тогда в районе, когда он, по-детски мечтал, стать знаменитым сыщиком как Шерлок Холмс или как комиссар Мегрэ. Но и тогда вмешалась водка. Его, понизив в должности, отправили в эту глухомань, от которой он так счастливо избавился, когда поступил в школу милиции. И вот теперь новая напасть. Теперь ясно как божий день, что его выпрут из колхоза, в этом он был совершенно уверен. И неизвестно, как они все это могут преподнести, ведь могут и дело завести. Нет, лучше уж из милиции добровольно уйти, и тихо соглашаться на все, чем загреметь на нары. В любом случае, воля лучше, чем неволя. Надо посидеть смирно, не возмущаться и не пререкаться. Может, все еще и обойдется, главное сейчас придать лицу виноватый вид, раскаянье смягчает степень наказания.
А в голове крутилась мысль, что не удалось отомстить проклятому китайцу. Если не ему, то хотя бы его выкормышу. За то, что он отходил его, тогда, на глазах у всех. За тот проклятый стог сена, который он сжег просто так от скуки. Но ничего, не получилось сейчас, возможно представится случай в будущем, как знать, — думал Гришка, присаживаясь к столу, подальше от взбешенного Егора. Неровен час, опять взбесится, глядя на огромные руки Егора, — такой кувалдой можно, таких как я, одним ударом двоих до смерти зашибить.
Петр Ильич, откинувшись на спинку стула и теребя бахрому от скатерти в руках, с интересом наблюдал, как на этот раз поведет себя Егор. Ему не раз доводилось быть свидетелем таких вот воспитательных бесед с населением.
Каждый раз он удивлялся тому, как этот огромный человек мог нащупать ту самую заветную ниточку, и, потянув за нее, мог направить заблудшую душу в нужном направлении.
Он вспомнил, как это случилось с конюхом Семеном. Напившись где-то до безобразия, Семен, придя домой, устроил скандал. Сначала он принялся избивать детей. Видите ли, они не доброжелательно посмотрели на него. Но когда его жена Мария вступилась за детей, он стал с особой жестокостью избивать ее вожжами.
Мария вся окровавленная, все же сумела вырваться и выбежать на улицу. Семен с окровавленными вожжами гнался за ней. На счастье Марии, мимо шел Егор. Увидев такую картину, он схватил Семена, связал его этими же вожжами, потом принес и бросил в сарай на сено, приказав никому не развязывать до его прихода.
Рано утром Егор развязал забияку, окунув несколько раз в большую бочку с водой, после чего повел в дом, показывать следы его буйной деятельности. Держа за шиворот, он стал водить его по дому, показывая разбитую посуду, поломанную мебель, наконец, показал избитых детей, испуганно сбившихся в углу кровати. На другой кровати лежала почти до смерти избитая Мария.
— Смотри, герой ты наш, на свои подвиги. Смотри, не надо отворачиваться, ты теперь должен гордится, что в одиночку справился со страшными врагами, с беззащитными детьми и женой. Теперь не только ты, но и вся округа должна гордится тобой.
— Да я, Егор Силантьевич, понимаешь, пьяный вчера был, ну и не сдержался, ты уж извини меня, перебрал немного.