Зачет по тварезнанию (СИ)

…Он вывел меня на опушку. Причем не просто на опушку. Я была не на самой вершине, но высоко. И передо мной открывалась великолепная горная долина. Отдаленно шумя, по ложбине между горами мчалась горная река. Над ее руслом, в распадке, в которое ползло солнце, занималась радуга. Это было так невероятно красиво, что у меня просто дыхание перехватило.

— Гррых, это потрясающе! — выдала я.

Но тварь, похоже, моего восторга не разделяла. Его щебетание стало тревожным. Более того, Гррых толкнул меня обратно в лес.

…Нет, похоже, он разворачивал меня в другую сторону, где над долиной нависала скала.

— И что ты от меня хочешь? — поинтересовалась я у мелкозуба, который верещал всё беспокойнее.

Я запустила магическое зрение… и чуть не рухнула. От скалы веяло черной злобой. И сквозь иллюзии виднелись стены небольшой, но надежной крепости.

— Это… — я обернулась туда, где только что был Гррых.

Только его там уже не было.

Я снова обернулась к зачарованной скале…

… и оказалась лицом к морде с разъяренным лютостужнем.

39. Кей. В размышления о собственной правоте. Бесполезной и бессмысленной.

…Зря я вообще всё это начал. И разговор этот. И вообще все эти провокации про белье и тому подобное. Да, ревность Джелайны была такой сладкой и пьянящей, что в голове гудело и мысли путались в облаках. А ее утренний визит просто перевернул мой мир. Потому что странно стесняться девушки, которая видела тебя практически без ничего. В одной, простите, руке. Всё это немного сместило призму моего восприятия. А может, даже сильно.

Но явно не в ту сторону, в которую было нужно.

И совершенно не представлял, что теперь делать и как исправить ситуацию. Полчаса назад я напоминал себе мыльный пузырь: легкий, радужный, праздничный и блестящий. Джелайна, со свойственной ей деликатностью и дипломатичностью, напомнила, каков конец всех мыльных пузырей.

Разумеется, я прав. А она — неправа. Она ничего не видит за своими тварями и фолиантами. Про тварей. И потомственный тваревед, изысканный лей, громохлеста не нюхавший, кажется ей сказочным рыцарем из легенд. Тупому жабоморду ясно, почему Ссыфуниэль не оставил ее в столице. Себе в охрану он ее поставить не мог, потому что сам магистр-за-щитник. А к кому-нибудь другому поставь — уведут. Конечно, лучше отправить в самую горячую точку, поближе к месторождениям чародита. Или резерв прокачает, и ему, соответственно, больше «отливать» будет. В процессе обмена телесными жидкостями. Или сдохнет. Что ж, он попержевает часок и другую себе найдет. У него таких дурочек — целый лучший университет Империи, куда всех спонтанных после пансионата шлют.

Парни-однокурсники, понятное дело, ее не трогали. Всем же хочется до выпуска дожить. Кто себе враг, заводить интрижку с любовницей заведующего кафедрой.

…А еще лучше отправить ее под надзор какого-нибудь знакомого. Леи с особенно низким резервом и без перспектив, вроде доступной дурочки-спонтанной, добровольно идут служить на границу. Чародит одинаково действует на всех. Каким бы ни был резерв, рядом с трубкой он вырастет. И чем дольше рядом, тем сильнее становишься. Опять же, вернулся героем — поднялся на рынке женихов. Больше шансов найти приличную невесту. А риска практически никакого — в любом случае, первым пойдет живой заслон из низкостатусных студентов.

Разве Джелайна об этом думает? Нет, конечно.

Да и о том, что я об этом думаю, лучше никому не знать.

Я брел, куда глаза глядят. Заблудиться я не могу. Два поисковых маячка: на Джелайне и возле поселка — тому гарантия. Но этой Великой Педагогине стоит задуматься о своем поведении. Она, кстати, маячок на меня не повесила. Пусть попереживает, ей это к лицу.

Ничего, я обязательно вернусь. Ближе к ночи.

Я вывалился на полянку, снял походный рюкзачок, вынул оттуда кусок пирога, завернутый в тряпицу и присел перекусить. Полянка была небольшая, но усыпанная жухлой хвоей. Сквозь пожелтевшую листву пробивалась молодая зелень. Было такое ощущение, что внезапно попал из лета в осень.

…В зиму. Я попал в зиму. Только она уже успела превратиться в весну.

Тревога не просто уколола меня в сердце. Она взорвалась там залпом огнеплюя.

Здесь был лютостужень Относительно недавно. Максимум пару недель назад. Может, даже меньше. Я выронил пирог… И косорыл с ним, с этим пирогом!

Я нащупал слабую нить маячка на Джелайне и ломанулся к ней.

40. Кей. В панике. На бегу.

Чем ближе я становился к маячку, тем тревожнее становилось на душе. Вот такой парадокс. Лес впереди начал светлеть, предвещая выход на опушку, когда впереди замелькал бешено верещавший мелкозуб. Почему-то я сразу понял, что случилось что-то страшное. Я бегом бросился за ним, на ходу заливая огонь в пальцы.

Наверное, именно боевая практика заставила меня действовать так, как я действовал. Не раздумывать, теряя драгоценные мгновенья, а просто бить.

— Падай! — крикнул я Лайне, в паре метров от которой завис разевающий пасть лютостужень.

Он изрыгнул холод. Она упала. Я ударил огнем.