Зачистка в Политбюро. Как Горбачев убирал «врагов перестройки»

Завод должен был выпускать оборудование для атомной промышленности, в том числе реакторы. Для него производилось в Союзе и закупалось по импорту крупногабаритное, очень сложное и точное оборудование. Просадка фундаментов грозила вывести из строя дорогостоящее оборудование, поставить под угрозу планы развития атомной промышленности. Многоэтажные жилые дома, уже заселенные, предстояло освободить.

Юрий Владимирович собрал заседание Политбюро, пригласил зама Председателя Совмина СССР Игнатия Трофимовича Новикова, ведающего вопросами строительства (он же Председатель Госстроя СССР), и других, кто отвечал за проектирование и строительство «Атоммаша».

Приглашенные доложили о случившемся, о предположительных, еще не уточненных причинах просадки фундаментов. Информация и объяснения Новикова и других не удовлетворили членов Политбюро. Приняли Постановление образовать комиссию и поручить ей разобраться с причинами аварийной обстановки на строительстве завода. Возглавить комиссию поручили мне. В Волгодонске, где строился «Атоммаш», комиссия Политбюро находилась несколько дней. Были изучены все необходимые материалы и расчеты, заслушаны проектировщики и строители, обследованы здания и сооружения. Комиссия пришла к выводу, что проектно-изыскательские работы проведены безответственно, с большими ошибками, что повлекло ошибки в расчете фундаментов. Не учли и того, что завод и жилой микрорайон строятся на берегу водохранилища.

Позвонил Юрию Владимировичу и коротко доложил о выводах комиссии. Он был возмущен. Сказал, чтобы я готовил материалы к заседанию Политбюро. Вскоре оно состоялось. Некоторые руководящие работники Госстроя и министры, заместитель Председателя Совмина СССР, Председатель Госстроя И.Т. Новиков были привлечены к партийной ответственности. Постановление Политбюро было опубликовано. Реакция населения была однозначна: Андропов серьезно взялся за укрепление дисциплины.

Щелоков сразу развернул активную деятельность, чтобы поднять роль МВД, но прежде всего значение собственной персоны. Ему многое удавалось, кроме, пожалуй, главного — систематической борьбы с преступностью. Он делал все возможное, чтобы в РСФСР не было собственного Министерства внутренних дел. Ходили упорные слухи, что Щелоков злоупотребляет служебным положением. В то время Андропов, будучи Председателем КГБ, об этом знал и информировал Брежнева, но нужных мер не принималось. Это обстоятельство привело якобы к тому, что между Андроповым и Щелоковым сложились неприязненные отношения, и поэтому КГБ и МВД не взаимодействовали даже при необходимости.

После снятия Щелокова с работы его исключили из партии. Он с таким решением не согласился и подал апелляцию. Она была рассмотрена в КПК, куда он обратился. Все обвинения, предъявленные Щелокову, были скрупулезно изучены и получили полное подтверждение. На заседании Комитета, который вел я, Щелоков пытался отрицать предъявленные обвинения, утверждая, что его оговорили, что это клевета и сведение счетов. Членов Комитета он не убедил. КПК подтвердил исключение из партии.

После заседания дежурный по приемной сказал, что заходил Щелоков и интересовался, придет ли Соломенцев в свой кабинет после заседания. Секретарь ответил, что обязательно зайдет после заседания. Щелоков некоторое время ждал, потом ушел, не сказав ни слова. Я решил, что он позвонит мне и попросит принять его, но он не позвонил. Примерно в середине следующего дня мне сообщили, что он покончил жизнь самоубийством — застрелился из ружья. Почему? На Комитете он пусть неубедительно, но пытался доказать свою невиновность. Он имел возможность обратиться с апелляцией к очередному съезду партии. Но, видимо, как опытный работник МВД, прекрасно понимал, что съезд его не оправдает и тогда за содеянное придется отвечать перед законом. Какое решение примет суд, тоже мог предположить.

Но это только мои личные догадки, а истинные причины ушли вместе со Щелоковым.

Недели через три попросилась ко мне на прием дочь Щелокова. Беседа была тяжелейшей. Началась она с истерики. Дочь проклинала всех и вся за оговор и травлю отца, толкнувших его на самоубийство, не называя никого конкретно. Криком кричала, что увидела отца с раздробленной головой в луже крови. Потребовалось немало усилий, чтобы успокоить ее. Подобных сцен за все годы работы мне наблюдать не приходилось.

После того как она несколько успокоилась, я рассказал ей, в чем обвиняют отца, прочитал все пункты обвинения. Выказал удивление его поступком и спросил, чем она его может объяснить. Дочь высказала только предположение — он не мог вынести обрушившейся на него клеветы. Я вынужден был повторить, что он человек юридически грамотный, опытный и, если знал, что на него клевещут, должен был доказывать, что это именно так, и добиваться оправдания во всех инстанциях. Вместо этого он пошел на самоубийство. Не видел ли он в этом наиболее приемлемое для себя решение, так как не мог доказать свою невиновность?