Зачистка

И в этот момент раздался выстрел. Один-единственный. Из того дыма, которым десантники, казалось бы, отгородились от бежавших следом боевиков. Тот самый случайный или просто пущенный наугад вдогонку от отчаяния каким-нибудь сумасшедшим, отморозком или, наоборот, расчетливым хладнокровным наемником, отрабатывающим деньги. Разницы теперь уже не было. Но пуля, насмехаясь над дымами и туманом, над расстоянием и грязью, ставшими препятствием для людей, над логикой и разумом, благородством и честью, чистенькой и тепленькой проделала свой земной путь, чтобы найти именно того, кто встал. Пришла не раньше и не позже — тютелька в тютельку. У всех роковых случайностей всегда существует миллион «если», но ни один из них еще никогда нигде не сработал…

Капитан надломился, и благо Яровой уже вылез — выронив котенка, успел ухватить падающего с брони командира, повалить на острую грудь машины. Месяцев тянулся к широкой выемке бронежилета под шеей, откуда уже хлестала от каждого глотка воздуха кровь, и сержант по-граждански испуганно позвал фельдшера:

— Григорий Иваныч! Сюда!

Кроме взлетевшего над дорогой и боевыми машинами прапорщика с медицинской сумкой замерло все. Боевики по щиколотку в пахоте. Старики. Десантники на всех трех БМД. Каждый понимал: гибель командира — это мгновенный ответный удар из всех видов оружия. Это расстрел шеренги бородачей — будут уложены рядком, как при посеве, никто не окажется обделен вниманием. Это выход в связь и огонь артиллерии по селу. Это затолканные внутрь бронетехники Ислам с друзьями, превращенные в настоящих заложников. Это бой с выбегающей из клубов дыма второй группой боевиков и наверняка дымящие от подрывов «бээмдешки». Новые кровная месть и непримиримость.

— Не… стреляяя… — расслышал Яровой клекочущий шепот капитана.

— «Сатурн», что у вас? — словно почувствовав трагедию, ожила рация голосом начштаба. И поскольку на просьбу никто не отзывался, тот закричал громче и настойчивее: — Немедленно доложите обстановку! «Сатурн», что случилось? Почему молчите?

Молчали — потому что все ждали. Реакции фельдшера. Ответного огня. Начала бойни в упор.

— Не… лять, — продолжал выдавливать из себя Месяцев, узнавая склонившегося над ним Григория Ивановича.

Десятки, если не сотни раз перевязывал прапорщик раненых и знал, что те заняты только собой, своей болью. Но капитан выдавливал одну и ту же фразу, боясь только одного — что его не поймут, допустят ошибку и тогда все окажется зря…

— Сейчас, Женя, сейчас, — шептал прапорщик, осторожно отдирая липучки по бокам бронежилета и освобождая рану на шее. — Ты еще должен стать у нас начальником Генерального штаба. Если не ты, то кто же, — торопился возвести он пирамиду, к которой должна вместо неба устремляться, поддерживая жизнь, душа офицера.

— Се… сере… га, — прошептал вдруг Месяцев, и прапорщик бросил взгляд на Ярового — кого зовет? Аркадий сложил ладони рупором, крикнул сквозь рев двигателей:

— Серега, Смирнов.

С последней БМД спрыгнул «Сатурн-3». Разбрызгивая еще не до конца счищенную с обмундирования грязь, побежал на зов. Словно зная, что командир хочет увидеть его лицо, обтерся попавшейся под руки тряпкой. Вспрыгнул на натянутую, готовую к маршу гусеницу, подтянулся на скобе. Места около командира не осталось, но ему дали протиснуться, склониться над умирающим.

Месяцев, с усилием удерживая веки, посмотрел на него, пытаясь запомнить нос картошкой в высыпавших веснушках. Губы тронула то ли судорога, то ли улыбка, он из последних сил протянул сержанту зажигалку с несуществующим орденом несуществующей уже страны и тут же затих, потеряв сознание. Успевший сказать и узнавший все, что хотел. Согласившийся с тем, что он готов оказаться последним погибшим на этой войне…

Подбежал Юра Алмазов. Оттолкнув Смирнова, поднялся наверх. Неделю назад он почти так же вывозил с поля боя лейтенанта Забашту и не хотел повторения.

— «Сатурн», немедленно доложите… — надрывался в шлемофоне теперь уже голос командира полка.

Сержанты глянули на прапорщика — у вас на погонах звездочки, вы верхний по старшинству. Да только что на войне фельдшер? Ни командир по большому счету, ни врач. Курица не птица, Чечня не заграница, прапорщик не офицер…

— Что он говорил? — взял командование на себя Алмазов.

— Уходить к «вэвэшникам» на блокпост, туда, — показал вперед Яровой.

— В госпиталь, — отмел приказ комвзвода Григорий Иванович, одной рукой закрывая бинтами пульсирующую кровью рану, второй вкалывая через брючину промедол в ногу раненому. Отбросил использованный шприц, дотянулся до шлемофона. — Я «Сатурн-крест», срочно навстречу вертушку, у меня «трехсотый». Тяжелый. Срочно.

— Кто? — не сомневаясь в кандидатуре, тем не менее сдавленно переспросил комполка.

— «Сатурн»-лично.

— Там нас могут ждать, — передал слова комвзвода Алфавит, кивнув на обратную дорогу к штабу. Безопасность же — это если ехать вперед. Так говорил Месяцев. Но когда он принимал решение, еще не звучали выстрелы.