Зачистка

Увидев его сегодня, вновь готова была потерять голову. И так бы, скорее всего, получилась, если бы не споткнулась при входе в метро об осуждающий взгляд женщины, чем-то отдаленно напомнившую жену Олега. Что ей не понравилось, чему позавидовала, но эта встреча заставила Лену сжаться, уйти в скорлупу, в которой ей прекрасно жилось до момента, пока однажды незнакомый моряк не помог донести в метро сумку. Донес — до безумия, до счастливой потери памяти, до непреходящего желания каждый день видеть его, слышать, общаться. Но к чему, зачем всему этому следовало случиться, если в самые счастливые мгновения выросла стена, которую ни перепрыгнуть, ни развалить, ни обойти? Только биться об нее в отчаянии лбом…

— Я пойду, ладно? — попросила она, надеясь, что Олег со свойственной ему решительностью осадит, попросит остаться. Хотя бы на этот вечер.

Не осадил. Окаменел, занятый собой, своими чувствами. Проклятая армия учит своих офицеров еще и исполнительности, подчинению обстоятельствам…

Лена поцеловала Урманова в щеку, но когда он все-таки попытался задержать, сама отодвинулась, выставила руку: все. Все, иначе это будет продолжаться бесконечно. А мы ставим точку.

У армии наверняка было бы больше побед, если бы в ней служили женщины…

Олега удержал не только и не столько этот жест: в голове продолжали звучать слова про кувыркание в постели. И он, еще не определившись окончательно к случившемуся, подкожно чувствовал: теперь никогда не сможет относиться к Лене столь безоглядно, как раньше. Потому что узнал себе цену, увидел, каким он был все это время в глазах обожаемой женщины — самовлюбленный Дон Жуан, ищущий новые позы. Но ведь она прекрасно знала, что он женат. Почему позволила приблизиться? Чтобы потом, когда у самой появится любимый мужчина, вытащить на свет самое сокровенное и превратить его в самое постыдное, презреть и унизить? Больнее ударить, оправдывая себя?

Лена тянула время, словно ждала каких-то слов от него, но что можно говорить, если ты по уши в дерьме, когда сражен изуверским, идеально выверенным приемом — упреком за постель. Ибо против всего остального можно бороться, что-то доказывать и переиначивать. Оценивать же себя с позиций мужских способностей — это уподобиться чванливым молокососам, рассказывающим о своих сексуальных подвигах в подворотнях. И даже если ее фразы вырвались от отчаяния или с расчетом, он-то теперь знает, что думают о нем на самом деле…

— Но ты не пропадай, ладно? Звони, — зачем-то попросила Лена.

Нет, он не пропадет — он просто исчезнет из ее жизни. Он слишком любил ее, чтобы делать вид, будто ничего не произошло. Это нужно не иметь совести, чтобы, зная к себе подобное отношение, не сгорать от стыда, продолжать улыбаться. Тем более, если рядом с ней появился мужчина, которого она полюбила. С ошейником. Но у которого она просыпается на плече и который не кувыркается…

Оборвал себя, не позволив даже в мыслях скарбезности по отношению к Лене. При расставании виновным должен остаться один, и желательно мужчина — чтобы другому, любимому, жилось без гнета.

Прикрыл глаза:

«Прощай».

«Прости».

«Мне больно».

«Мне тоже».

«И все равно никогда не стану отрицать, что ты меня всегда влекла и как женщина. А тебя предостерегаю на неизвестно какое и чье будущее: больше никогда не попрекай мужчину постелью».

«Каких же глупостей я тебе наговорила!»

«Но зачем терпела рядом, почему не сказала сразу?»

«Не смотри так, иначе я расплачусь и… никуда не уйду».

«Да, конечно, я не смею тебя удерживать. Прошу, уходи, мне хочется остаться одному. С тобой больно».

«Ты плачешь? Умоляю, не надо. Ты же сильнее меня».

«Ты плачешь? У тебя же все определилось».

«Я не понимаю, что ты говоришь. Мне остаться? Скажи — остаться?»

— Не заблудишься? — совсем потеряв нить ее размышлений, как можно беззаботнее отпустил ее от себя Олег.

— Ты учил, что в этом случае надо заплакать и подойти к дяде милиционеру.

«Да нет, оказывается, учил не только этому», — грустно усмехнулся Олег, у которого заевшей пластинкой крутилось в голове: неужели в самом деле только позы, только постель!? Только Ленин на картинке и утюг в холодишьнике?

А, собственно, что еще было? Что еще могло быть, если их встречи можно пересчитать по пальцам? Какие могли быть театры, выставки, если хотелось остаться вдвоем, растерзать «конкуренток», самому уснуть на ее плече! Только и требовалось — чуть-чуть подождать, и все иное тоже обязательно пришло бы…

— Что-то не так? — больше не доверяя официантке, подошел хозяин кафе.

— Все не так, — кивнул Олег, но грузин четко уловил, что грусть клиента никоим образом не относится к его заведению, и с полупоклоном исчез.