Зачумленные

С другой стороны, скука и страх вскоре начали портить нравы этих добрых людей, и было множество прелюбодеяний, казалось, никого не заботивших, кроме мясника Ромуальда, который бесился от того, что обзавелся рогами, но Панкрас утешал его философскими соображениями такой красоты, что мясник, подарив свою жену пекарю, стал жить с маленькой служанкой бакалейщика. Та была этому очень рада, поскольку боялась, с начала эпидемии, умереть девственницей… Эти нравы печалили добродетельного нотариуса, тем более что он сам стал их жертвой, застав себя одним прекрасным вечером в разгар блуда с женой торговца рыбой, которая не была ни молода или красива, но соблазнительна и предприимчива.

Господин Панкрас его утешал, объясняя, что страх смерти всегда возбуждает половое чувство, как если бы человек, считающий себя погибшим, делал усилие для воспроизводства своей личности, дабы одержать победу над смертью…

***

Вечером сорокового дня, когда все дышали воздухом перед обедом, на лестнице вдруг послышался грохот и в дверях появился наблюдатель, с радостным лицом. Это был сын Биньона.

— Победа! — закричал он. — Чума закончилась!

Все разом встали.

— Откуда ты знаешь? — спросил Панкрас.

— Они разводят праздничные костры! — воскликнул сын Биньона. — Самый большой в Старом Порту, а вокруг видны танцующие тени!

Несколько женщин начали танцевать, издавая радостные крики.

— Спокойно! — сказал Панкрас. — И не торопитесь радоваться. Нужно сначала увидеть это!

И он устремился к лестнице, вслед за капитаном. Окно на крыше была раскрыто над лестницей, он проворно поднялся, пока его голова не оказалась над крышей, рядом с сапогами капитана. Он увидел на большом темном пятне города точки, красневшие в ночи, как угли. Чуть ближе, в Старом Порту, танцевал огненный столб.

Капитан раздвинул свою трубу, отрегулировал ее несколько раз… Панкрас стукнул по его сапогу:

— Что вы видите?

— Я вижу большой огонь, — сказал капитан. — А перед этим огнем я вижу тени, которые швыряют в пламя другие тени.

— Так я и думал, — сказал Панкрас, — это костры… Они жгут трупы, потому что уже не успевают их хоронить…

Они спустились, задумчивые, по лестнице, на ступеньках которой их дожидались почти все мужчины.

На следующий день, на рассвете, послышался стук в дверь госпожи Николь. Сначала тихий, потом все сильнее… Многие спрыгнули со своих кроватей и подбежали к закрытым окнам, не осмеливаясь их открыть; они пытались смотреть сквозь щели. Раздался крик:

— Откройте! Это я, Норбер!

Все узнали голос клирика, которого считали погибшим. Но ответом ему было молчание. Тогда он принялся орать:

— Я знаю, что вы прячетесь за ставнями! Откройте или я сломаю дверь!

Господин Панкрас приоткрыл окно, точно над головой этого безумца.

— Ради всего святого, — сказал он клирику, — не кричите и не шумите так сильно!

— Ради всего святого, — призвал клирик, — позвольте мне забрать свои вещи или бросьте их мне из окна! Я ухожу из города и советую вам сделать то же самое: через три дня они придут сжечь наш квартал!

— Что ты такое говоришь? — вскричал Панкрас, побелев как полотно.

— Откройте мне и я вам все расскажу, — ответил клирик, — возможно, этим я спасу вам жизнь…

— Значит, вы пришли с добрыми намерениями, — сказал Панкрас. — Но вы несете нам чуму!

— У меня была чума, я чудом из нее выбрался. Вы хорошо знаете, что нельзя заболеть ею дважды!

- Если так, то во второй раз ее у вас не будет, но ваша одежда пропитана мельчайшими насекомыми, которые принесут заразу всем нам.

— Это верно, — вздохнул клирик, — потому что в течение двух месяцев, под предлогом того, что я ничем не рискую, они заставляли меня собирать сотни гниющих на тротуарах трупов. Итак, что я должен сделать?

— Первым делом, — сказал ему доктор, — ты разденешься и бросишь всю свою одежду за парапет. Затем я спущу тебе мыло, и ты вымоешь себя сверху донизу, особенно волосы. После я спущу большой пузырек уксуса, и ты в течение часа будешь растирать им свое тело, а затем погрузишь в уксус ногти на руках и ногах… В заключение я сброшу тебе пакет с чистой одеждой, и ты сможешь войти.

— Идет, — ответил клирик. И начал раздеваться.

В течение всей операции, которая длилась около часа, за закрытыми ставнями было много дам и девиц, поскольку он был довольно симпатичным юношей, а чума, сделав его тоньше, подтвердила его природную элегантность. На пустынной площади, у фонтана, он вымылся с большим старанием. Когда клирик был готов, Панкрас открыл ему дверь, прижав к собственному носу кусок смоченной в уксусе ткани, и провел его в свой кабинет. Их беседа продолжалась более часа. Мужчины ждали в саду, не говоря ни слова. Они прогуливались, опустив головы, руки в карманах.

Женщины разговаривали вполголоса, маленькими группками, по углам. Другие окружили старую Алиетт, которая пыталась подслушивать у двери доктора. Она не услышала ничего вразумительного, а когда Панкрас открыл дверь, упала к его ногам. И когда он сказал: «Чума на любопытную», она в ужасе убежала, забыв дышать.