Зачумленные

— Это невозможно, — покачал головой мужчина. — Если мы позволим вам стать здесь лагерем, через пару недель тут будут сотни. Вам ничего не остается, кроме как повернуть обратно.

— Пусть так, — ответил доктор. — Но прежде чем уйти, я хотел бы поговорить со своим молочным братом, которого зовут Леонар Гондран. Это возможно?

— Как? Вы молочный брат Гондрана, мельника?

— Да, — ответил доктор. — Скажите ему, прошу вас, что маркиз де Малоссен нуждается в его помощи.

Караульный стянул свой колпак и пробормотал:

— Сейчас же иду, господин маркиз.

И бегом удалился.

Все были очень удивлены, узнав, что доктор - дворянин, принадлежащий к одной из самых древних семей Прованса.

— Как! - воскликнул нотариус. — Вы тот самый маркиз Малоссен, который долгое время был врачом самого короля?

— О да, — ответил ему Панкрас. — Я имел величайшую честь заботиться об августейшем здоровье его величества, нашего доброго короля Людовика XIV, и с огромной скорбью присутствовал при его последней болезни. Его смерть поразила меня так сильно, что после похорон я покинул двор, чтобы посвятить себя науке.

Фальшивые зачумленные столпились вокруг него, гордые тем, что их лечил врач самого Великого короля, и окончательно успокоенные относительно своего будущего.

Через час вдалеке они увидели пару груженых мулов в сопровождении двух мужчин: караульный привел Гондрана, который кинулся бежать навстречу, увидев маркиза. То был старик лет пятидесяти, с совершенно седыми волосами. Но у него все еще было много зубов, и он, казалось, сохранил всю силу своей молодости.

Послесловие переводчика

Вот история, которую нам рассказал господин Сильвен, сидя на красном камне напротив Грота Зачумленных.

— В 1720 году, как вы знаете, чума опустошила Марсель. Меня там не было, с чем я себя поздравляю.

— Мы тоже вас с этим поздравляем, — сказал я.

— И мы сами себя с этим поздравляем, — добавил Ив.

— Но марсельцам, — вздохнул господин Сильвен, — поздравлять себя было не с чем.

***

После смерти великого Людовика XIV регентом стал герцог Филипп Орлеанский. При дворе интриговали, но Франция, и особенно город Марсель, благоденствовали. Летописцы того времени рассказывают нам, что «все эти негоцианты настолько богаты, что дворянство соседних городов с готовностью ищет союза с ними. Их основная торговля ведется с Левантом, то есть с азиатскими Сирией, Палестиной и островом Кипр, откуда по Средиземному морю они доставляют хлопок, шерсть, кожи, шелк и множество других товаров»… Вот почему Марсель был богат, а все его жители (кроме бездельников и каторжников, у которых был здесь порт приписки) жили весьма достойно. Но в этом счастливом городе был маленький квартал, еще более счастливый, чем другие, который действительно был райским уголком.

Старый Порт - Лакидон эллинов - был ни чем иным, как крошечной бухтой, которая удерживала плененное море двумя цепочками холмов на краю неглубокой долины. Отступая от соленой воды, долина поднималась к череде гор, окружающих город. В восьми сотнях метров от Лакидона, на правом склоне, располагалась возвышенность, названная впоследствии холмом Девильер. Снизу холм был покрыт густым кустарником, но вверху склона, на фоне неба, виднелось нечто вроде деревушки, скрытой высокой стеной, над которой возвышалась листва вереницы платанов - umbrosa cacumena.

Там была маленькая прямоугольная «площадь», окруженная с трех сторон домами, первые этажи которых занимали магазины. В ее центре, на покрытой мхом стеле, из головы торчащей над скалой большой каменной рыбы день и ночь била струя чистой воды, спадавшая в раковину из песчаника. Улица, которая на самом деле была просто дорогой, тянулась справа от площади Сен-Мишель, пересекала площадь вдоль линии фасадов и уходила налево, спускаясь к улице Мадлен. В этих домах жили богатые буржуа, потому что воздух был чист, а открывавшийся из окон пейзаж - прекрасен. За домами располагались большие сады, обнесенные каменными стенами по меньшей мере трехметровой высоты, в глубине этих садов располагались конюшни. Вполне естественно, что жители этого маленького квартала составляли своего рода общину, и, хотя со всех сторон были окружены городом, жили на свой манер, немного по-деревенски.