Зачумленные

После ужина они услышали гудение пожара, хотя он был еще достаточно далеко. Господин Панкрас, с полным спокойствием, завершал постановку.

Повозки выстроились перед воротами, а зачумленные заняли место на одеялах.

Панкрас, не считаясь с застенчивостью, пожелал, чтобы некоторые были совершенно голыми, затем он расположил несколько свисавших ног, надлежащим образом почерневших, две или три руки, окровавленных с помощью комковатого варенья, вдоль бортов, и изменил несколько лиц, раздувшихся из-за сухарей, помещенных между щекой и десной, а в верхней части каждого бугра он нарисовал большую красную точку, окруженную черным. Наконец, нескольким он запихнул в ноздри мякоть черных маслин, которая будто бы вытекала оттуда.

Они намочили капюшоны в уксусе, зажгли факелы, бесшумно открыли двери. Тогда Панкрас, в своем прекрасном мундире, уселся в маленькую коляску, за вожжи которой взялся старый Гийю, и возглавил процессию, в тишине тронувшуюся в путь.

В нескольких шагах позади него - капитан в мундире с нашивками, с подзорной трубой за спиной. Затем четверо солдат с мушкетами на плечах. Наконец, священник — который был ни кем иным, как клириком — с открытой книгой в руках шел впереди повозок, медленно катившихся между двумя рядами плакальщиков, которые несли зажженные факелы.

Поскольку никого не было видно, поначалу процессия двигалась молча, и так спустилась до бульвара, который был дорогой к свободе — в этот момент господин Панкрас повернулся и поднял руку. Колокольчики мрачно зазвенели, а из-под капюшонов глухо зазвучали псалмы…

***

Клирик не лгал. Город казался покинутым, а масляные лампы, обычно освещавшие улицы, не были зажжены. Но в свете факелов они вскоре разглядели трупы, лежавшие на тротуарах, в лужах или скорчившиеся у ворот, в странных позах… Они видели и мародеров, но их смутные силуэты исчезали в ночи при виде процессии.

Они шли более часа, по длинной обсаженной платанами улице, чья неровная мостовая заставляла повозки подпрыгивать.

Поскольку все убегали при их приближении, а город казался пустынным, их первоначальное беспокойство преобразилось в чувство безопасности, и фальшивые зачумленные на повозках вполголоса начали обмениваться шуточками и щипать самых юных девушек, которые с большим трудом подавляли взрывы очаровательного смеха. Прибыв в Шато-Гомбер, где Панкрас надеялся найти сторожевой пост, он отправил капитана восстановить порядок в колонне и принудить мертвых к молчанию. Хорошо, что он сделал это, потому что на повороте дороги он увидел четыре зажженных фонаря и светящееся окно небольшого дощатого домика.

Двое солдат приблизились, с ружьями в руках.

— Остановитесь!

Панкрас остановился и, повернувшись к процессии, в свою очередь прокричал:

— Остановитесь!

Затем, приблизившись к солдатам, он резко спросил:

— Где ваш офицер?

— Он спит, — ответил солдат. — И мы не нуждаемся в нем, чтобы запретить вам проезд. Под страхом смерти никто не должен покидать город.

— Он спит! — воскликнул Панкрас с крайним возмущением. — Когда весь город агонизирует, когда эпидемия угрожает всей Франции, он спит?

Удивленные солдаты не осмеливались ответить, но один из них, подняв фонарь, сделал пару шагов к доктору. Тогда он увидел детали сияющего мундира, который ночь делала еще краше, и, обращаясь к двум другим, закричал:

— На караул!

Что и было немедленно сделано.

— Если он спит, — воскликнул Панкрас, — мы его разбудим! Отведите меня к нему!

Но им не нужно было входить в домик, так как спящий, разбуженный командами, шел к ним, на ходу торопливо одевая мундир, рядом шел солдат с фонарем.

Когда он увидел Панкраса, он остановился в соответствии с уставом. Поскольку у него была всего одна нашивка, доктор заговорил с ним свысока.

— Лейтенант, — сказал он, — я огорчен, что человек, на которого возложена столь большая ответственность, прибегает ко сну!

— Господин офицер, — ответил тот, весьма смущенный, — я в карауле четыре дня, а человеческая выносливость имеет свои пределы. С другой стороны, если я случайно прикрою глаза, младший по званию сменит меня.

И он показал на приближавшийся из темноты силуэт.

— Младший лейтенант, — сурово ему сказал Панкрас, — где вы были?

— Господин офицер, — ответил тот, — у природы есть не только пределы, у нее есть и нужды.

Панкрас слегка улыбнулся и сказал:

— Хороший ответ.

Затем, непринужденным тоном, он добавил:

— Господа, идемте со мной, поскольку необходимо, чтобы ваши люди не слышали того, что я вам скажу.

После чего он решительным шагом направился к домику, и тщательно закрыл за собой дверь. Рядом с жалким ложем на некрашеном деревянном столе горела свеча.