Задача – выжить!

— Да вот так. Видят, что ездят всякие бритоголовые на крутых машинах, всегда при деньгах и все их боятся. Им тоже хочется. А про то, что большинство этих братков уже через четыре-пять лет на кладбище оказались, никто и не думал. Я ведь и сам в то время хотел… А сейчас стал просто винтиком в машине. Сижу целыми днями в офисе, вкалываю на дядю, и просветов впереди – минимум. Ну, зарабатываю достаточно, на жизнь хватает, но как-то… знаете, не чувствую я себя человеком. Жизни не чувствую. Все сузилось до работа – дом. Утром прихожу в офис, работаю, вечером иду домой. Получаю зарплату. Вся жизнь превратилась в замкнутый круг: работа – дом – работа – дом – выходные. И ведь вырваться из этого круга нереально…

— И что, люди все это терпят? — грустно спросил Михалыч.

— А куда они денутся? Спереди их манят, как осла морковкой, красивой жизнью. Мол, будешь хорошо работать – купишь себе новую машину, телефон или еще что-то. Оглянешься – толпы безработных, а то и бездомных. И бежишь вперед за «морковкой», чтобы не оказаться среди них. И закрываешь глаза на то, что в некоторых конторах даже болеть запрещают.

— Как это – болеть запрещают?

— Подумайте сами, капитан, человек заболел и на работу не может ходить. Значит, денег для хозяина он не заработает. А если работник не приносит денег – такой работник не нужен.

— Это вы что же, — взгляд у Терехина был грустный-грустный, — снова в барщину вернулись? Как до революции?

— Получается так, товарищ политрук. Вернулись…

Глава 5

Первое, что я ощутил, проснувшись, была сильная боль в натертых лямками плечах, ноющие ноги и зверский голод. Сон никак не выходил из головы. Я лежал и все прокручивал в голове приснившийся мне разговор. Знаете, несмотря ни на что, я даже рад был, что попал в это время. Наверное, в душе я все-таки романтик, и даже постоянная опасность этой адской войны мне больше по нраву, чем серая обыденность двадцать первого века с его скотскими нравами. Да, я определенно рад, что сюда попал.

Оказалось, что проснулся я как раз к ужину. Остальные уже давно сидели в нашей импровизированной лесной столовой и с аппетитом что-то уплетали. Я, хоть и чувствовал себя инвалидом, поспешил присоединится к ним. Мешки с трофеями, которые почему-то никто не забрал, решил оставить под деревом – я их и так, после того как тащил, ненавидел. Там же оставил и карабин. А вот МП не забыл.

Среди партизан царило веселое оживление. Аккомпанементом стуку ложек звучали рассказы о нашем выходе.

— …Тут оно как рванет! — жестикулируя ложкой, рассказывал какой-то боец. — А я аж зажмурился. Потом застрочил пулемет. Смотрю, немцы из машины прыгают и падают. Ага, думаю, попались в коробочке! Ну и тоже давай стрелять по машине…

Впечатлений от нашего выхода у народа явно было в избытке. Кто-то спорил, перебивая друг друга, кто-то пытался подсчитать, сколько убил немцев лично, кто-то хвастал трофеями.

— …А нам Митрофаныч, значит, говорит залечь дальше на дороге, чтобы мотоцикл назад не пустить, — рассказывал юнец не старше восемнадцати лет, но уже с антрацитово-черными усами и бородкой. — Мы отошли с Василием и в кустах залегли. Лежим, значит, ждем. Долго лежали – думали, уже не поедет никто. А тут слышим, едут. Мотоцикл мимо нас проехал…

— Ага, проехал, — перебил рассказчика сидящий рядом парень, видимо тот самый Василий. — Он еще только появился, как ты в него целиться начал! А если б пальнул, да те, что в грузовиках, услышали бы? Мало я тебе подзатыльника дал!

— Ну не пальнул же, — продолжил черноусый. — Так вот, проехали они мимо. Мы лежим, ждем, ничего не происходит. Машины-то уже слышим, а взрыва нет. Думали, может, не сработало чего. А потом бахнуло. И, слышу, стреляют. Я приготовился, смотрю туда, куда немцы уехали. Едут. Быстро так, а тот, что в люльке, — все пулеметом своим из стороны в сторону водит. Ну, я гранатку им на дорогу кинул – мотоцикл аж на самую обочину улетел…

Кто-то протянул мне миску с одуряюще вкусно пахнущей кашей. Я оглянулся – Оля. Стоит сзади, а глаза такие радостные. И от той замкнутости, которая у нее была, когда мы шли с Терехиным, не осталось даже следа.

— Поешь, Леша. Оголодал, наверное, совсем.

Я с благодарностью взял еду и принялся поглощать вкуснейшую пшенную кашу с мясом.

— А командир, пока вас не было, в себя пришел. — Оле не терпелось поделиться новостями. — На следующий день, как вы ушли, я ему бинты меняла. Смотрю – глаза открыл. А потом спрашивает, где он и что с его отрядом. Я Феликса Натановича сразу и позвала. Тот посмотрел, говорит, еще день командира не беспокоить.

Новость о том, что политрук очнулся, меня порадовала. Несмотря на некоторые издержки бдительности при нашей первой встрече, у меня сложилось о нем вполне положительное впечатление. В принципе неплохой мужик, и было бы жаль, если б он вот так умер. Я что-то промычал с набитым ртом в ответ, а Оля продолжала: