Задача – выжить!

Я всматривался в позиции сторон. Немцы уже вышли к Киевскому укрепрайону. Стрелок, означавших наступление противника в районе Ирпеня и Белогородки, не было. Только обозначено положение фронта. Значит, попытка прорваться с ходу к Киеву уже провалилась. Зато южнее, от Пирогова до Юрова, была обозначена контратака Красной армии, потеснившая прорвавшихся немцев. А что севернее? Сплошной линией от Коростеня наши держат оборону. Вроде там была пятая армия, один из штабных офицеров которой написал замечательные мемуары о ходе боев на юго-западном направлении. Что там было? Я постарался припомнить прочитанное. Вспомнилось, что вскоре пятая армия должна получить приказ отходить за Днепр и занять оборону по восточному берегу реки. А на их плечах, через мост у Окунинова, который не успеют взорвать, немцы прорвутся на левый берег Днепра и появится Окунинский плацдарм, с которым наши сильно намучаются. Ну да! Вот 11-я танковая и 111-я пехотная дивизии, которые будут участвовать в прорыве. Их я запомнил благодаря нумерации. Одиннадцать и сто одиннадцать. А вот, гораздо севернее, 113-я пехотная дивизия. Они там вроде бы тоже отметились. А что, если…

У меня возникла идея. Положив карту на траву, я порылся в чемоданчике и, не найдя искомого, подбежал к застреленному мной офицеру. Перевернул труп, порылся в карманах, осмотрел планшетку и наконец-то нашел! В моих руках оказалась перьевая ручка. Вернувшись к карте, я снял с ручки колпачок и попробовал на поле – конечно, не совсем совпадает по цвету с тушью, которой обозначены немецкие позиции, но очень похоже. Оглянувшись, не наблюдает ли кто, я провел жирные стрелки от позиций 11-й танковой, 111-й, 113-й и, на всякий случай, 98-й пехотных дивизий по направлению к мосту через Днепр. Критически осмотрел результат – надеюсь, радость от такого подарка не даст заметить в штабе, куда, несомненно, отправится вскоре эта карта, то, что стрелки немного отличаются по цвету. А еще надеюсь, что теперь, с моей, попаданца, помощью, наши не протупят и успеют-таки вовремя взорвать мост. Или хотя бы организуют нормальную оборону. Хотя особо это ничего не изменит – все равно Киев придется сдавать. Но хоть какая-то пакость немцам!

Немного подумав, я забросил ручку подальше в кусты, присоединил к ней печать с обрывком веревки – объяснить, почему я заглядывал в саквояж, легко, но зачем лишние вопросы? — и сложил бумаги обратно. Стрельба на дороге уже стихла – похоже, с немцами покончено. Я взял саквояж и отправился обратно. Но, сделав пару шагов, остановился. Не оставлять же просто так офицера! Я вернулся к убитому, поставил саквояж на землю и принялся обыскивать труп.

* * *

Когда я вернулся на дорогу, все действительно было уже закончено. Бойцы собирали трофеи, Коля снимал фугас – ждать на месте бойни следующей колонны немцев мы не собирались. А смысл, если они, скорее всего, спешатся еще на подходе и начнут прочесывать лес? Я застыл в раздумье – присоединиться к собирающим трофеи или вначале отдать добытый мной саквояж командиру? Последнее предполагало выговор за убитого офицера. Но ничего решить я так и не успел.

— Найденов, — прозвучало от легковушки, — где офицер?

Я подошел к лейтенанту Бондарю, который в этом выходе был старшим группы. Во время моего появления он обшаривал салон машины в поисках ценного.

— Убил офицера, — кратко доложил я. — Другого выхода не было.

Лицо командира помрачнело.

— Бегал он очень быстро, — продолжал оправдываться я, — уже уходил от меня. Ну что мне было делать?

Следующую фразу лейтенанта я приводить здесь не буду. Слишком много слов, которые не стоит произносить в приличном обществе. Вкратце ее суть сводилась к тому, что мне не следовало не только преследовать убегающего немца, но и идти в армию вообще. Несмотря на то что я остро чувствовал свою вину, подобного отношения к себе не позволял никогда и никому.

— Что-то я не видел, чтобы кто-то еще побежал за офицером, — зло выдохнул я. — Или вы собирались его потом по всему лесу отлавливать?

Бондарь запнулся и, вытаращив глаза, смотрел на меня. Видимо, в этом времени споры со старшим по званию были редкостью. Как в будущем – не знаю, я в армии не служил, но подозреваю, что и через семьдесят лет офицеры, а особенно унтера, не любят, когда младшие показывают характер. Но эти мысли пришли уже потом, а пока у меня в крови снова забурлил адреналин.

— Я в одиночку, под пулями, бросился в погоню! — Постепенно мой голос стал срываться на крик. — Я виноват, что тот бегает быстрее? А куда вы смотрели, когда офицер стал убегать? Почему не было команды другим бойцам преследовать?

Дальше последовала фраза, не уступающая некоторыми оборотами речи командира. Лейтенант покраснел как рак и смотрел на меня дико выпученными глазами. Когда я наконец выговорился, на дороге тяжелой пеленой повисла тишина. Я огляделся. Все смотрели на меня. Когда я снова посмотрел на лейтенанта, тот, какими-то судорожными движениями, дергал застежку на кобуре пистолета. Похоже, я сильно перегнул палку.