Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне

А монастырь — корабль спасения в этом мире, наполненным суетой. Представляешь, Нюша? 15 монахов отмаливают человечество в Болдинском, отмаливает больных и страждущих. Ведь мы приходим с одной мыслью:

— Дай, Господи, дай, дай! Что просить? Надо покаяться, прости ты меня! Я тебя распинаю каждый день своими грехами, сколько ты терпеть меня будешь? А ты терпишь меня, все пойдем и все перед ним станем с ответом!

Суета сует, круговерть греха в природе, бежим из маршрутки в семейно-бытовую свору, по пути хапнул, обманул, осудил, оклеветал мимоходом — не заметил, зато к празднику купил кулич, освятил — успел! Ура! На Крещении в очереди отстоял за водой святой, принес домой в банке трехлитровой! Ура! И пробивается наша вера бледным цветочком сквозь асфальт, а важное, истинно вечное ускользает и просыпается только в храме! Душевная лечебница, другой мир.

— Я это почувствовала, бабушка. Тишина. Так хорошо, даже в город возвращаться не хочется.

— Здесь — свет мира, соль земли. А монахи — сердце христианства. Поэтому у них такие светлые добрые лица. Это великая миссия — отмаливать мир. Россия — могучая страна. Представляешь? Солнце всходит на Камчатке и там начинается Литургия, а потом она благодатным огнем идет на запад, час за часом выносится драгоценная Чаша из алтаря. Камчатка передает ее, а православные храмы Калининграда принимают, когда на Камчатке вечер…

— Получается, что в России воскресное богослужение не заканчивается почти целый день?

— Так. Жаль, не всегда мы это понимаем. Слаб человек, любить Бога можем, но только когда ничего не болит, ботинок не жмет, не жарко. И от мяса отказаться не могу, а на молитву и не собрался…

— У многих дела поважнее.

— Туда, в заоблачную келью
В соседство Бога скрыться мне

— Это чьи стихи?

— Пушкина.

— Здорово. Он тоже верил в Бога?

— Верил. Разве такие стихи может написать неверующий поэт? Да и неверующим поэт быть не имеет право.

— Почему? Ведь это дело свободного выбора?

— Если поэт берет буквы для своих слов из алфавита — это одно, а если из Азбуки — другое.

— Не поняла, бабушка, разница в чем. Везде буквы.

— Э! Нет. В алфавите — буквы, а вот в азбуке…

— Что в азбуке?

— За каждой буквой целый мир, светлый, Божественный.

— Как это?

— Помнишь? Аз, Буки, Веди?

— Да, и что?

— Я Бога ведаю.

— Я? В алфавите «Я» на последнем месте.

— Плохо. Человек — образ Божий! И ты, и я! Нельзя так к себе относиться.

— Но это гордыня!

— Нет. Я Бога ведаю! Там нет места гордыни.

— А дальше?

— Глагол Добро.

— Говори о добре?

— Верно. Помнишь, Александр Сергеевич?

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Это его завещание поэтам.

— Я слышала это стихотворение. Но то, что это написано буквами из Азбуки, не думала.

— То, что невозможно в миру, открывается в монастыре, приходит осознание: чего хочет Бог — того и я хочу, потому что нет ничего сильнее его любви…

* * *

Дом встретил теплом натопленной с утра печки.

— Давай чайку попьем, Нюшенька.

— Потом бабушка, у меня вдохновение, буду реферат писать.

— Чай то вдохновение спугнет разве?

— Спугнет, еще и как. Сытое брюхо к учению глухо!

— Это не про чай, я про чай в детстве слыхала от отца: корова то чай то пила, а брюхо то холодное.

— Ой, ты про отца, а я вспомнила. Давно спросить тебя хотела про ожерелье коралловое, старинное, мамино, оно ведь раньше твоим было?

— Да, и мне оно досталось от бабушки. Сколько себя помню, ожерелье это у нее в шкатулочке лежало. Когда я еще совсем девчонкой была, любила, как и все примерять, перед зеркалом красоваться. А бабушка мне говорила — береги, оно чудом сохранилось от ее бабки, и лет то ему очень много. Кораллы потемнели, замочек меняли уже много раз. Когда-нибудь и твоя внучка возьмет его из шкатулки, примерит перед зеркалом.

— Нюша села за стол, взяла ручку и стала писать: