Задание

Ирка развалилась на лавке, широко расставив ноги и опустив голову. Ее кожа, видимо, настолько побледнела, что загоревшие скулы сделались лимонными. И сильнее выпятились губы.

— Что случилось? — спросил Леденцов.

— Артист, скажи, — тихо велел Бледный.

— Я умираю, — засморкался Грэг.

— Хлебни пивка, — предложил Шиндорга.

Артист хлебнул лежа. Видимо, силы появились, потому что он сел и взялся за гитару. Тонкий голос неузнаваемо похрипывал-посипывал, и казалось, что Грэг учится кудахтать.

Жил-был у бабушки Шиндорга-внук,
Шестнадцать балбесине стукнуло вдруг.
Бабушка Шиндоргу очень любила,
Шестнадцать бутылок «Агдама» купила.
Мы там плясали, орали и пели,
Выжрали все и теперь заболели.

Артист вновь лег, бессильно накрывшись гитарой. Непривычная здесь тишина почему-то пугала. Только листья шуршали над головой. Под ногами перекатывались — сами, что ли? — порожние пивные бутылки. Запахи алкоголя, прокисшей еды и лука воротили.

— Поздравляю, — сказал Леденцов Шиндорге.

— Не за что.

— Почему меня не пригласил?

— Где ты живешь, я знаю?

Леденцов порадовался, что не знает. Пригласил бы — не откажешься. И что бы там делал? Не давал бы пить? Только посмеялись бы. Сам бы пил? Хватит одного раза.

— Неужели шестнадцать бутылок? — не поверил он.

— По числу лет, — самодовольно подтвердил Шиндорга.

— А народу сколько?

— Еще трое…

— Все равно выходит более двух бутылок на брата, — удивился Леденцов.

— Я только стакан хватила, — низким неженским голосом сказала Ирка.

— Сам-то на наших глазах семьсот высосал, — вмешался Бледный.

— Дело не в литраже, — слабо заговорил Грэг, — а в закуске. Картошка, помидоры да вареная колбаса. Прижимистая, хотя бабушка Шиндоргу очень любила.

— А кофей с лимоном? — защитился Шиндорга.

— Бледный эти лимоны жрал с солью и перцем, — хохотнула Ирка.

Леденцову стало так противно, будто напился, с ними скверного вина и наелся лимонов с перцем. Хорошие поступки, глубоко спрятанные души… Пока он ломает голову над их поведением, эта шантрапа спокойненько попивает дешевый портвейн. Да стоят ли они того, чтобы тратить на них силы и время, — кстати, с завтрашнего дня уже драгоценное оперативное время, ибо завтра в девять ноль-ноль он должен быть в райотделе? Не плюнуть ли на них, тем более что уже никто ничего ему не поручал и никто ничего не спросит.

Леденцов сразу как бы увидел капитана и ту иронию, которую замечали только хорошо его знающие люди: она как бы бежала по щекам от крепких губ, готовых к усмешке. Но Петельников сам велел бросить эту педагогическую акцию, поэтому он ничего не скажет. Лишь мысленно поговорит, а может, и не мысленно…

«— Лейтенант, случалось, что ты не смог выполнить задание?» — «Случалось, товарищ капитан». — «А бывало, чтобы сам отступился?» — «Не было, товарищ капитан». — «Почему же ты здесь отступился? Только потому, что это не задание и не приказ?..»

— И что дальше? — спросил Леденцов.

— А что дальше? — поднял тяжелую голову Бледный.

— Ко мне участковый заходил, предупреждал…

— Моего папашу тоже накачали, — подал слабый голос Артист.

— Старики, мне такая жизнь обрыдла, — вздохнул Леденцов.

— А ты знаешь другую? — ухмыльнулся Шиндорга.

— Братцы, жить надо интересно…

— Жить надо клево, — поправил Артист.

— Григорий, ну что это такое — «клево», что?

Все, кроме Грэга, посмотрели на Леденцова, удивленные уже забытым именем Артиста.

— Клево-то? — воспрял Бледный. — Это когда у меня в кармане не чирик-червонец, с которым я топаю за стаканом плодоворотиловки… А когда в бумажнике пачка «бабок», вхожу в ресторан «Европа», метр берет меня под руку, официанты семенят, «телки» дышат глубоко…

— Какие телки? — не понял Леденцов.

— Девицы. Икра, рыбка, бифштексы и ростбифы меня не интересуют. Я зашел выпить рюмку французского коньяка и съесть ломтик ананаса. У меня нет времени. Я хайлафист, человек высшей жизни.

— На тебе «крутые тапки»… — подсказал Грэг.

— Какие крутые? — опять не понял Леденцов.

— Допустим, мокасины. Шаровары из тонкой зеленой замши, свитер из верблюжьей шерсти, а сверху жилетик из той же замши…

— И подвалил ты не на трамвае, — Шиндорга бросил пить пиво, — а подкатил на своей белой «тачке». В ней кондишн, музыка, видеокассетник и бар…

— И не «телка» в машине, а дама по высшему разряду, — добавила Ирка. — В белом мху, то есть мехе. От нее духами французскими за версту, в ушах бриллианты с наперсток. Я такую видела. Сидит цаца и не шевелится. Он вылез, обежал машину, открыл ей дверь — тогда она ножку на панель и выкинула.