Задание

— Она втюрилась в Желтка, — заухмылялся Шиндорга.

— Только не надо песен, — вяло бросила Ирка.

Леденцов быстро глянул на двух непьющих. Грэг сидел опустив голову, отчего упавшие вперед волосы делали его похожим на добрейшую овечку. Он явно тяготился застольем, думая о своей «Плазме». Ирка смотрела на Леденцова — втюрилась и поэтому не пила. А раньше, судя по репликам Мочина, они все тут напивались до положения риз. И в Леденцове все гикнуло от радости: двое из четверых не пьют. Это же пятьдесят процентов!

— Мэ-Мэ-Мэ, а ты был женат? — спросила вдруг Ирка, поскольку все-таки втюрилась.

— С кольцами и под Мендельсона!

— Развелся?

— Нет, не развелся.

— Умерла?

— Нет.

— А где же она? — удивилась Ирка.

— Жена была очень хорошая. Вы даже не можете представить, как я любил ее. А потом она взяла да и съела большой кусок мяса. И я, как вы догадались… Да, и под камень положил, и на камне написал…

Все, кроме Леденцова, рассмеялись. За это Мочин ощупал его своим пронырливым взглядом, добавив:

— Зачем жена? Мне достаточно, чтобы на кухне звякала тихая Крошка.

В подтверждение он притянул эту Крошку к себе так, что та легла грудью на стол, на блюдо отварного языка с зеленым горошком. Поперечная лента, стягивающая ее, задвигалась свободно, и Леденцов подумал: еще движение — и то, что лента стягивает, вывалится на блюдо.

— А любовь? — неуверенно спросила Ирка.

— Любовь? Ответь-ка Дусе, кто чаще влюбляется: мужчина или женщина?

— Всегда женщина.

— Именно. Поэтому оставим любовь для слабых.

— Ты будешь жрать? — сердито зашипела Ирка на Леденцова.

— Конечно, буду.

Он взял кусок хлеба и вонзил вилку в миногу, которая у него даже захрустела на зубах. Впрочем, могло трещать и за ушами от упоенной работы челюстей. Потому что дело идет и успех налицо, потому что пятьдесят процентов сидит и не пьет.

— Мужики, когда у вас будет, как у меня, гаражик с машиной да вот такой особнячок, то с любовью никаких проблем. Любая Крошка почтет за честь. А если подарите французские туфли с зеркальными шнурками…

— Не любая, — прошамкал Леденцов с набитым ртом и уставился на Крошку.

— Тут Дуся спросила: как это — не любая?

— Дура твоя Дуся. — Теперь Леденцов сказал чисто.

— Это кто? — удивился Мочин, показывая на него вилкой с поддетой шляпкой маринованного боровичка.

— Это Желток, — тщательно растолковал Бледный.

— И он выпендрючивается, — добавил Шиндорга.

— Может, его фотку расцветить? — предложил Бледный.

— Побереги краску! — обрезала его Ирка.

— Что он такого сказал? — удивился Артист. — Оскорбил какую-то мифическую Дусю.

— Он оскорбил мою Крошку, — уточнил Мочин. — Или не так?

— Я просто сказал, что большинство женщин признает копейку трудовую…

— А у меня она краденая?

— Ну, если ты академик…

Сделалось так тихо, что все глянули на стол, где шипела закупоренная полупустая бутылка из-под шампанского. Мочин встал как бы нехотя. Его щеки — самая бульдя — налились розовой силой и вроде бы еще обвисли. Леденцов украдкой глянул на ребят… Бледный с Шиндоргой смотрели на него пьяно и презрительно. Грэг уставился на хозяина дома и уже не походил на травоядную овечку. Ирка вертела головой—то к нему, то к Мочину.

Леденцову следовало бы испугаться. Но его грели эти неожиданные пятьдесят процентов. Правильно он сделал, что пошел напропалую. Терять нечего, а еще процентик можно отвоевать; не отвоевать, так хотя бы подстелить для него соломки.

— Мужики, это не наш человек…

— Нет, наш! — вскипела Ирка. — Он грабануть не побоялся.

— Тогда чего же меня попрекает? Мужики, вы мой бизнес знаете. Повторяю для этого Желтка. Я не академик, я автомеханик высшего класса. Работаю в сторожевой охране, получаю сто сорок. Но у меня трое суток свободных. В эти сутки я не в кино хожу и не кубик Рубика вращаю. Сам верчусь! Я у десятерых клиентов на зарплате. Осмотрю машину раз в месяц, кое-что подрегулирую — и четвертной. А если ремонт серьезный, то оплата дополнительная. Да беру ремонты разовые, капитальные и всякие другие. Вот и прикинь, желтый прыщ, сколько выходит. Из шести-семи сотен в месяц не выхожу. Трудовая копейка!

— А запчасти мы приволокли краденые, — весело поделился Леденцов.

— Ты видел? — Бледный вскочил.

Мочин успокоил его легким жестом. Бледный опустился на стул недовольный. Все молчали, почему-то не решаясь взяться за еду. Бутылка продолжала пыжиться. Крошка вроде бы дремала.

— Зря ты меня сердишь, Желток, — почти ласково сказал Мочин. — Я ведь злой. Младенцем перегрыз рейку в кроватке.

— У тебя, наверное, зубки резались…

По его бешеному взгляду Леденцов понял, что оставаться тут нельзя. Да и Бледный с Шиндоргой лишь ждали команды. Леденцов вздохнул, кинул грустный взгляд на блюдо с языками и встал:

— Спасибо за приятно проведенный вечер.

Вскочил и Грэг.

— А ты куда? — остановил было его Шиндорга.

— Мне завтра рано в «Плазму».

Ирка смотрела на уходящих, смотрела на оставшихся и не знала, как ей быть. От напряжения губы ее сложились кувшинчиком.

— Желток! — усмехнулся Мочин. — А ведь я пяткой могу сделать тебе вмятину на затылке.

— Делай… Если пятка чистая.