Задание

Домой Леденцов приехал в час ночи. За ужином да за разговорами с мамой еще минул час. Лег в два. И сразу понял, что ему не уснуть. Сперва казалось, ему мешают натруженные, ставшие гулкими ноги. Но мешало другое: какая-то нервно звенящая струна, будто натянули ее внутри от макушки до пяток и всю ночь микронно подкручивают колки, отчего струна воет на последней ноте и вот-вот лопнет. Ему оставалось только ждать этого обрыва.

Он старался думать об упущенном Пашке-гундосом. Но Пашку поймают, Пашкой занимаются многие. Шатром же никто.

Как им Ирка сообщила: всех собрала или обошла каждого? Леденцов смотрел в потолок, подсвеченный ночными огнями города, и на нем как бы проступали туманные лица. Вот они услышали, что Желток оказался подосланным оперативником… Бледный еще больше побледнеет, потом выругается и, возможно, обзовет Ирку: она ведь привела. Шиндорга перебросит челку с одного глаза на другой, усмехнется зло, как бы говоря, что он это давно предвидел. Грэг задумается и скорее всего промолчит или споет что-нибудь философское. А Ирка…

Он вздохнул облегченно, когда слабый луч запоздалого грузовика неспешно пересек потолочный экран, сгоняя всякие лица и, главное, не пуская туда Иркиных обиженных губ. Леденцов перевернулся на живот, уткнувшись в подушку. Но дело оказалось не в потолке: Иркино лицо вновь задрожало перед глазами. Перед глазами ли? Оно как бы растворилось во всем, что было в комнате, а значит, жило в его сознании. И ни спугнуть его, ни уснуть.

Как сказал капитан? Хуже воровства. Ирка подумала, что он целовался ради своего задания. А разве не так? Не так, не совсем так. Ему стало жаль ее, обходимую парнями и замороченную матерью. Да, он целовался, но ничего не обещал. Не обманул, а пожалел.

Леденцов опять лег на спину. Видимо, часа три ночи. Тишина; и в городе бывает тихо, когда три часа ночи. Ничего, завтра он выспится, капитан отпустил. Выспится? А Мочин? Ребята его обрадуют — если уже этого не сделали, — что занозистый Желток оказался опером из уголовного. И Мочин попрячет все краденые запчасти. Нет, завтра надо ехать с обыском, да пораньше.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть белесого потолка.

Чего же он достиг в этом Шатре? Пожалуй, только Гриша Желубовский отстанет от компании, но тут заслуга капитана и «Плазмы». Остальных он даже не шевельнул. Нет, шевельнул. Решили помочь брошенной Валентине, к Мочину решили не ходить, Ирка с Грэгом явно смотрели в сторону Леденцова…

Он пытался думать о другом, о чем угодно, обо всем. Но дрожавшая внутри струна, казалось, ничего не воспринимала, кроме Шатра. Леденцов перебрал в памяти прежние разговоры и встречи, заметив, что делает это отрешенно, уже не имея к Шатру никакого касательства. И неожиданная отрешенность дала взгляду покой, а значит, и толику мудрости.

Он хотел понять: с чего наметился хоть какой-то перелом? Не с «Плазмы», она только для одного Грэга; не с Иркиных вздыхательных чувств, эти чувства только для нее самой; не с маленькой леденцовской победы у Мочина, замыкавшейся опять-таки на Грэге с Иркой… Дело пошло с Валентины: ее беда зацепила всех. Когда ребята увидели почти свою ровесницу, брошенную, плачущую, с ребенком, без денег, в общежитской комнате…

Леденцов сел, поднятый голубиным шорохом за окном. Он посмотрел время: три часа десять минут. Нет, его поднял не голубь, а ясная мысль, которая пронзает только ночами. Он спустил ноги, нащупал ими тапки и подошел к окну, за которым была крутая тьма. Ему казалось, что мысль, сперва поскребясь голубем, шмыгнула в форточку оттуда, с подлунных и подзвездных просторов.

Леденцов вдруг узнал, чем встряхнуть шатровых; знал, как их переделать. Да что там шатровых! Этой ночью ему открылась воспитательная тайна, пригодная для всех непутевых подростков. И дрожавшая внутри струна натянулась еще туже, готовая лопнуть…

Неправильно ребят воспитывают, вот что! И родители, и учителя, и педагоги… Конечно, не так… Только на хорошем, на положительном, на героическом. Это то же самое, что кормить одними пирожными. Надо сравнивать! Сказано ведь, что все познается в сравнении. Ребятам должна предоставляться возможность сравнивать. И пусть выбирают. Есть же исторические примеры: юношам древнего Рима, чтобы отвратить их от вина, показывали пьяных рабов.

Не хочешь учиться? Пошли на экскурсию, глянем-ка на грузчиков да на обрубщиков, на их двужильную и потную работу. Кому-то надо? А никому не надо; если бы все хорошо учились да работали творчески, давно бы понаделали роботов-грузчиков, и роботов-обрубщиков, и роботов-дворников.

Не хочешь работать? Пойдем глянем на тунеядца. Ни стажа рабочего, ни коллектива трудового, ни счастья, ни денег, ни буден, ни праздников. Живет и работает как бы от случая к случаю. Пень, короче.

Понравилось дымить сигаретами? Ага, пачечки красивые. Поехали-ка в больницу, глянем на того, кто с четырнадцати лет задымил. Рак легких. Да, страшно, но правда.